Уже не та, тягучая, что бывает ближе к полуночи. Напротив. Небо серело и эта стылая серость затопила деревню. В ней-то вдруг растворились тени, и все вокруг казалось таким ненастоящим, блеклым, что Миха ущипнул себя.
Молча открыл глаза Такхвар.
Глянул вопросительно.
А на краю деревни разразился судорожным лаем кобель. Правда, тотчас захлебнулся. Жалко псинку.
— Идут, — одними губами прошептал старик.
Миха согласился. Пусть даже ни он, ни дикарь в нем не ощущали пока близости чужаков, но сомнений не оставалось: и вправду идут.
Не через ворота.
На воротах дремлет стража, пусть обленившаяся, попривыкшая к безопасному житию и, быть может, вовсе полагающая, что в сторожении этом нет никакого смысла.
Нет, должен быть иной путь.
Для своих.
Миха взглядом указал на сарай. Барончик все еще спал. И Миха даже уловил сопение его, причмокивание и прихрапывание. Пускай. От мальца пользы немного. Под ноги не лезет – уже хорошо.
Миха тенью соскользнул к стене.
Куда?
Направо? Налево?
Заворочался пес во дворе, поднял сонную голову, но тут же уронил на лапы.
Или ждать? Можно. Только не здесь.
И Миха ловко вскарабкался на крышу, лег, сродняясь с темною соломой. Та прогнулась под тяжестью веса, грозя вовсе обвалиться, но вроде держала.
Если придут убивать, то сюда.
Такхвар выругался сквозь зубы, но так тихо, что и Миха всего не расслышал. А слух у него хороший. И зрение неплохое. Но старик сделал шаг и растворился в серой зыби. Миха втянул воздух. Запах чужака все-таки ощущался, но размытый, едва уловимый.
Хорошо.
Время потянулось по-новому. Оно ощущалось натянутыми нервами. Остро. Ярко. Застучало сердце. и в висках тоже. Во рту пересохло.
Подумалось вдруг, что он, Миха, он ведь на самом деле не боец.
Ни разу вот не боец.
Что там, возле города магов, он и действовал-то, как в тумане. И убивать не убивал, вот так, преднамеренно. Сможет ли?
Та ненависть, прежняя, она куда-то подевалась. И вместо нее поселился страх.
Не умереть. Этого Миха не боялся.
И не боли. Боль он как-нибудь перетерпит.
Не справится.
Мальчишку убьют. Обоих мальчишек убьют. И старика тоже. И его, Миху, что логично.
Додумать он не успел.
Человек шел. Не особо скрываясь, к слову. По улице. Неспешно. Время от времени останавливаясь, прислушиваясь к чему-то.
Миха тоже прислушался.
Ничего.
Барон сопит. Возится в сарае скот. Шубуршатся мыши в соломе. И сонно квохчут куры. Этих только тронь, мигом шум поднимут. Вот старый кобель поднял голову, принюхался и зевнул. Стало быть свой.
А если Миха ошибся?
Человек вошел во двор.
Стар?
Похоже. А вот пахнет от него не рекой, не рыбой, а лесом. Дымом костра. Копченым мясом. И людьми. Последний запах с трудом улавливается, он вновь же наносной, но Миха подбирается.
Что делать?
Стара убить несложно, вот он стал у самой крыши. Слегка покачивается на ногах. Пьяный? Или играет? Второе. Рука лежит на рукояти ножа. А ножи тут не игрушечные. Оглядывается.
Зевает.
Матерится во весь голос.
— Данька! — его вопль разлетается по округе. — Мужа встречай, сучка!
Он сплюнул под ноги и той, качующейся походкой, которая должна была бы показать, сколь пьян Стар, направился к дому.
Скрипнула дверь. И выпустила тонкую тень, которая согнула спину.
— Что, тварюка, не спится, — Стар не отказал себе в удовольствии отвесить затрещину. — Разувай мужа-то!
— Стар, — из дома вышла жена старосты.
А сам где? Спит?
— Что, матушка? — глумливо поинтересовался Стар. — И вам не спится?
— Прекрати.
Стар фыркнул и прислонился к стене. Выставив ногу, он велел:
— Что встала? Сапоги сымай!
— Стар!
— Батюшка где? Нажрался, небось? И братцы тоже. Один я ночей не сплю…
Женщина склонилась, пытаясь стащить сапог, но получила пинок в грудь и повалилась на спину.
— А вы говорили, рукастая будет. Вона, криворука и бестолкова, матушка. Вставай, давай. Или самому разуваться прикажешь? Только и годна, что подол перед каждым задирать. Может, тебя вовсе продать? Говорят, в городе таких, гулящих, любят. Будешь жить в господском доме…
— Прекрати, — жестко произнесла матушка.
— А не то что? Пожалуешься? И кому, матушка? Моему батюшке? Или… моему батюшке?!
Второй пинок заставил женщину сжаться в клубок. Она затаилась, кажется, и дышать позабыла как.
— Нет, матушка. Хватит. Надоело. Теперь все иначе будет. По-моему. А гости где?
— Тебе зачем?
— Так. Интересно.
— Спать иди, — женщина повернулась спиной. Но уйти ей не позволили. Рука Стара сдавила шею.