— В чужом доме ты всегда останешься пришлым, которого будут использовать, но не дадут власти. А когда станешь не нужен, — пальцы Миары уперлись в лоб. — От тебя избавятся.
— Знаю.
— Отец хотел, чтобы ты услышал.
— Я услышал.
Отец мог бы сказать и сам, но не захотел.
— Слишком многие наблюдают за тобой. За вами. Ты по силе почти не уступаешь Теону. А вот по умению обращаться с ней и превосходишь. Если Теон решит или даже не решит, а просто подумает, что отец может благоволить к тебе, — сила Миары заморозила голоса барабанов.
— Я долго не проживу.
— Именно.
— Поэтому он отправляет нас к мешекам?
— Именно.
— Почему тебя?
— Почему нет?
— Мне казалось, он собирается выдать тебя замуж.
— И отпустить? — короткий смешок раздался над ухом. — Позволить кому-то здесь усилиться настолько? Разделить такую ценную кровь с другими? Оставить её в чужих потомках?
— Но можно ведь взять мужа в дом?
— Сильного? Сильный рискнет ввязаться в игру за наследство. И главное, шансы на победу у него будут неплохие.
И Теон это понимает. Он не позволит чужаку остаться в живых. А может, и не ему. Миару он тоже побаивается, но пока не настолько, чтобы рискнуть.
Пока.
— Слабый мне самой не нужен. Как и отцу. Нет, все правильно. Ты и я, — ладонь нежно погладила щеку. — Мы всегда были здесь чужими. Лишними. И это наш шанс, Вин.
Шанс.
Винченцо понимает. Пожалуй, лучше, чем кто бы то ни было.
— Тебе не страшно?
— Страшно, — Миара никогда не лгала. Во всяком случае, ни разу еще у него не вышло поймать её на лжи. И сейчас она сказала правду. — Очень страшно. Но агент отца уверяет, что в Империи не все так и плохо.
— Человеческие жертвоприношения? Люди, которые едят других людей? Дикари, помешанные на силе?
— А разве мы не помешаны на силе? Пусть иного толка, но все же? В чем тогда разница?
— Не знаю. И ты вот так готова выйти замуж за кого-то… — он с трудом, но разлепил веки. Высыхая, кровь склеивала ресницы. — За кого-то из них?
— Почему нет? В конце концов, неудачный муж — это ведь не конец света.
Миара ласково улыбнулась и палец её лег на губы, призывая молчать. Потом она сама наклонилась, коснувшись нежно, дразня.
— Не стоит, — Винченцо точно знал, что ей нельзя отказывать.
— И снова боишься?
— Боюсь. Отец будет недоволен.
— Брось. Ему все равно. Если, конечно, мы будем осторожны. А мы ведь будем осторожны, верно? — рука Миары легла на горло. — Или ты хочешь меня обидеть? Нельзя быть настолько неблагодарным.
Сердце в груди дернулось и застыло. Всего на мгновенье.
— Не стоит, — тверже повторил Винченцо. — И мне жаль, если мой отказ тебя обидит.
Рука убралась.
— Ты неисправим, — Миара упала на постель, раскинув руки. — И это хорошо. Ты себе не представляешь, насколько хорошо.
Винченцо поднялся и поклонился. Вежливо.
Правильно.
Почему-то не отпускало ощущение, что за ними наблюдали. Вероятно потому, что за ними и вправду наблюдали. Но кто?
Хотя, какая разница?
Со зверем Миха разминулся. Тот бродил где-то рядом, но не настолько, чтобы возникло желание убраться. Наевшись — сырое мясо оказалось не таким уж и отвратным — Миха закрепил остатки туши меж ветвей. Сам же устроился чуть выше. На сей раз сон был более ясным, чутким. Миха привыкал к лесу, и уже мог различить отдельные звуки его. Утром он спустился к роднику, разбитому свиньями. Но вода была холодной и чистой.
Мясо — свежим.
Жизнь почти нормальной. Вот только один вопрос мучил: а дальше-то что?
И дальше держаться родника, охотясь на свиней и прочих копытных? Ночевать в кронах деревьев? Жрать сырое мясо, окончательно утрачивая тот слабый налет человечности, который еще оставался?
Дикарь внутри не имел возражений.
— Это неразумно, — сказал Миха, пусть даже дикарь понимал его без слов. Но почему-то вдруг стало страшно, что он, Миха, опять разучится говорить.
Сложно ведь.
Слова неудобные и язык неповоротливый, да и за зубы то и дело цепляется.
— Лес. Деревья. Лиственные. Будет зима. Листья свалятся, — он поднял один, который еще оставался зеленым. — Снег. Холод.
Дикарь согласился.
Снег он не любил, холод тем паче. И внутри появилось ощущение тепла и огня. И укрытия. То есть, Михе предлагают найти какую-нибудь пещеру, в которой можно развести костер и пережить зиму?
— Нет, — Миха покачал головой. — Надо к людям.
Вот этого его желания дикарь не разделял категорически. Племя — это одно, а люди — совсем другое. Злые. Опасные. Коварные. Приносят дары, а потом ловят.