— А это при чем?
— При том, что в ином случае тебя уже бы корежило. Они разрушают разум, но цепи, его сковывающие, разрушают раньше.
Сердце ухнуло.
— Ты… знала?
— Поняла. Не сразу. Алеф натолкнул на мысль. И кое-какие записи сохранились, еще с тех времен, когда город искал знаний, а не власти. Извини, я не стала их убирать. Барабаны. И не буду пока. Ты вполне справляешься, а значит, все идет неплохо.
Ульграх потрогал шею.
— А если ты ошибаешься?
— Тогда, — Миара пожала плечами. — Мне придется тебя убить.
И снова он не ощутил страха.
— Без боли, ладно? — попросил он тихо. — Ты же знаешь, я боюсь боли.
— Не ты один, — кивнула она.
— Значит, мы…
— Отправляемся к мешекам.
— У Ирграма наверняка есть вторая Печать.
— А еще у него есть малолетний сын, который серьезно болен. И отец обещал мою помощь. За верную службу.
Она наматывала локон на пальчик и вновь казалась задумчивой.
— Но дело в том, что я и сама могу помочь.
— Отец…
— Скоро уйдет. Совсем, — Миара глянула снизу вверх. — Он давно уже болен, но я снимала симптомы. А теперь, даже если он вдруг обратится к кому-нибудь, будет уже поздно.
— Ты его убила?
— Нет. Ты же знаешь, я не могу его убить. Но я вполне могу позволить ему умереть. Клятвы так несовершенны.
В темных глазах её мелькнула тень безумия. И Ульграх подумал, что в тот проклятый день барабаны услышал не он один.
— Власть Теона не столь велика, как ему хотелось бы думать. И ему определенно некоторое время будет не до нас. Он еще не готов принять власть и достаточно умен, чтобы понимать это. Теон займется союзниками и врагами в городе. И этого хватит, чтобы зацепиться. А дальше… сомневаюсь, что он захочет воевать. Это сложно, воевать с тем, кто находится на другом краю мира.
Ульграх потрогал шею.
Петля кровной клятвы ощущалась, но она словно бы была… мертва?
Или почти мертва. А вот барабаны гремели.
Миара же поднялась и, подойдя близко, заглянула в глаза:
— Ты со мной?
— Зачем я тебе?
— Затем, что ты сильнее Теона. Умнее. Осторожней. И еще ты меня любишь.
— Уверена?
— Конечно. Я ведь все помню, Вин. И ты тоже помнишь, — она ласково погладила по щеке и, когда Винченцо дернулся, сказала: — Не надо. Не такая я уж извращенка, как все думают. Это просто… просто я тоже устала быть одна. И в конце концов, ты же мой брат, правда?
Возразить было нечего.
Далеко уйти не получилось. Все-таки мальчишка оказался изрядно помят, да и рана в ноге, хотя и не гноилась, но и бодрости не прибавляла. Его хватило, чтобы выползти с острова, хромая и отчаянно матерясь, застрять в болоте. И там уже, через пару шагов, тихо осесть на тропу.
— Я… дальше не могу, — он мелко дрожал, а лицо сделалось белым, осунувшимся. — Что хочешь, но я дальше не могу!
Он всхлипнул и уставился на Миху прозрачными голубыми глазами.
— Больно?
— Не держит, — мальчишка закусил губу. — Я становлюсь, а она не держит.
И еще больно. Но в этом мальчишка не признается.
Миха вздохнул и огляделся. Вернуться на остров? И дальше-то что? Торчать там, пока не появится кто-то? И кто? И главное, с какой целью?
Нет, возвращаться нельзя.
Даже если повезет и никто не явится, из тех, кого Миха не будет рад видеть, остров этот нехороший. Вот как отошли чуток, так прямо и дышать стало легче.
— Господин, — жалобно простонал старик. — Обопритесь на меня, господин.
Мальчишка попытался встать, но со стоном опустился во мхи.
А ведь лихорадит.
Его били и крепко, хотя, надо полагать, умеючи, если он до сих пор жив. Но сами по себе ушибы малоприятны. Еще и рана. Стресс.
Миха покачал головой.
До ближайшего острова, на котором он сам провел предыдущую ночь, идти пару часов. Мальчишка точно не сможет. Бросить? Клятва же ж.
Чтоб её.
— Держись, — он подхватил паренька и закинул на плечо.
А с виду хрупкий тонкий, весу же — как в хорошем кабанчике. При мысли о кабанчике рот наполнился слюной, а в животе заурчало, напоминая, что подвиги подвигами, а обед по расписанию должен быть.
— Ничего, — проворчал Миха, поправляя мальчишку. — Дойдем.
И дошли ведь.
Нынешнее его тело оказалось весьма выносливым. Правда, не настолько, чтобы вовсе не чувствовать веса. Да еще и на болоте.
Но дошли.
И ступив на твердую землю, Миха принюхался. Нет, чужаками не пахло, как и костром. Все было, как вчера: клочок земли, в который корнями вцепились пара сосенок. Их ветви переплелись между собой, давая слабую тень. Под корнями поднималась трава. Чуть в стороне поднимался горб земли, из которого щупальцами торчали корни старого дерева. От дерева остался лишь пени и эти вот корни.