— Я… я не… не пущу! — голос мальчишки сорвался и на него отозвалась протяжным криком птица.
— Не ты ли проиграл в кости полторы сотни золотых? — поинтересовался старик. — Или запалил жеребца, которого нам доставили из Саххата? Того самого, который принес бы немалую прибыль, плодя жеребят? Что ты тогда сказал?
Джеррайя склонил голову.
— Не ты ли, ввязавшись в дурацкий спор, лишился и коня, и брони, и оружия?
— Это было дело чести!
— О да, очень много чести в том, чтобы выкупать родовой клинок у старьевщика.
— Это вообще случайно вышло!
Миха подумал и порадовался, что у него нет ни этого самого фьефа, который кому-то да нужно передать, ни наследников, этой передачей озабоченных.
— Не ты ли берешь в долг, не думая, когда и кто будет эти долги раздавать? Не ты ли одариваешь своих приятелей, просто так, по капризу, не глядя, что отдаешь в чужие руки? Не ты ли не раз и не два ссужал им денег? Хоть кто-то вернул?
— Я…
— Ты только и можешь, что говорить о том, как станешь наследником. Это будет черный день для всего баронства.
— И поэтому ты хочешь меня убить?
— Убить? — старик рассмеялся. — Мальчик, если бы я хотел тебя убить, ты был бы мертв. Для этого мне не понадобились бы ни клинок, ни яд. Хватило бы прикосновения.
Миха сделал заметку, что с прикосновениями тут надо быть аккуратней.
— Тогда… тогда что?
— Но, пожалуй, и вправду. Если бы не клятва, я убил бы тебя. Но кровь не простит обмана, а мой брат все еще продолжает надеяться, что ты все-таки возьмешься за ум.
— Он лучше, да?
— Твой брат? Отнюдь. Он старателен. Исполнителен. Однако в то же время хитер и подл. Он делает то, что от него ждут. И говорит то, что желают слышать. А еще он весьма ловко стравливает людей меж собой. Ты куда меньшее зло.
Мальчишка поглядел искоса. Похоже, быть меньшим злом ему не нравилось.
— Это он, да? — тихо уточнил Джеррайя. — Решил меня убить?
— Боюсь, все много сложнее.
Старик сцепил руки на впалом животе. Темная кожа. Белые шрамы. Шрамы на узор похожи, и Миха морщится, силясь разглядеть какой-то смысл в переплетении их.
Он думает, этот старик.
И смотрит.
Он вовсе не забыл, что здесь не один. Отнюдь. И говорит он не столько для мальчишки, который преисполнился обиды и теперь сопел, не имея иного способа обиду выплеснуть. Говорит он для Михи.
— Ваш фьеф весьма богат. И влиятелен. Многим это не по нраву. Да. Так что, поверьте, желающих убить вас, господин, — это было сказано с откровенной насмешкой. — Очень и очень много. А потому на вашем месте, если вы, конечно, соизволите прислушаться к словам никчемного старикашки.
Сопение стало еще громче.
— Я бы весьма озаботился сохранностью своей жизни.
— Что?
— Телохранителя найми, дурень. Или наставника.
И почему-то все посмотрели на Миху.
Глава 28
Золотая маска почти не спала.
Она поглощала силу и плоть, оставляя вместо людей черные обугленные камни, которые Верховный уносил, чтобы спрятать в тайнике. Тайник был старым и располагался в полузаброшенном коридоре, куда и в прежние-то времена, когда жрецов было куда больше, чем теперь, редко кто заглядывал.
— Говори, — сегодня голос маски звучал в голове особенно громко. И голова эта тотчас отозвалась болью. Но Верховный стерпел.
Он заговорил.
Он рассказывал о том, что произошло.
О проклятьях, что змеями проползли в покои императора. И магах, которые прокляты, но меж тем, вне всяких сомнений, полезны.
О «Чистой крови».
О тех, чьи имена теперь хранились в свитках, и Император думал.
Думал и мрачнел.
Не решался.
— Уничтожь, — шевельнулись золотые губы. — Кто посягнул на благословенную кровь, не имеет права жить.
С этим Верховный был согласен.
— Как? — спросил он.
И почувствовал эхо недовольства, смявшее и без того болезненный разум его. Не способный выдержать, Верховный упал на колени.