Ярким.
А душа летела вскачь, предвкушая чуда. Правда, чуда никогда не случалось, но сейчас другое дело.
— Ты интересный, — Миара поднялась на цыпочки.
И губы осторожно коснулись губ.
От нее пахло вином. И самую малость — кровью. Этот легкий аромат дурманил.
— Но тебя тоже бросили, — она отстранилась и коснулась пальцем своей нижней губы. — Лопнула. Бывает и такое…
А потом вновь потянулась.
И второй поцелуй напрочь лишил Миху силы воли. Он длился и длился. И сердце заворочалось в груди. Обдало жаром. А вкус вина окончательно уступил место горькому вкусу крови.
Крови.
Почему крови?
Чувство опасности взвыло. Но Миха вдруг понял, что опоздал.
Нельзя было верить магам!
Нельзя.
— Не надо, — Миара погладила по щеке. — Я ведь не желаю дурного. Просто позволь завершить начатое. Посмотри на меня. Правда, я красива?
Глава 57
Император спал.
Сон его был спокоен. И лишь зверь в ногах вскинулся, почуяв присутствие человека, но мгновенье и оскал исчез, а зверь тяжко поднялся, потянулся и зевнул. Он охотно подставил голову под руку той, которая ступала легко и беззвучно.
Она прошла мимо стражи.
И стража погрузилась в сон. Она минула комнату со слугами, принеся с собою грезы. И глядя на них, на людей, которые вновь улыбались, пусть даже улыбки их были мимолетны, тихо вздохнула.
— Госпожа? — тот, кто шел за ней, тот, кто в последние дни находился рядом неотлучно, ощутил легкую тень сожаления.
И сомнений.
— Так надо, — сказала она леопарду. Или человеку?
Оба склонились.
Сквозь полупрозрачные занавеси проникал свет. Он ложился на маску, оживляя черты её. И девочка мазнула ладонью по щеке, подхватив нечаянную слезу. Она протянула было руку, но тотчас убрала за спину.
А Император спал.
И сон его был спокоен, а сам он недвижим, как и наложницы, свернувшиеся в ногах его. Их кожа в темноте казалась вовсе черной, а разметавшиеся волосы переплелись, укрыли и их, и белые простыни. Девушки были мертвы. Девочка чуяла, что жизнь давно покинула их. И теперь, глядя на тела, она набралась решимости.
— Так надо, — повторила девочка дрожащим голосом и все-таки решилась на прикосновение. Маска дрогнула и открыла глаза.
И леопард захныкал.
А люди застонали сквозь сон.
— Нет, — Император вскинул руку и пальцы его сомкнулись на шее девочки. И маска оскалилась. В ней не осталось ничего божественного. Напротив, теперь она видом своим внушала ужас.
Девочка захрипела.
А Император поднялся. Легко. Одним движением. Он окинул взглядом людей, что повалились на пол и теперь лежали, не смея шелохнуться. Кто-то дрожал. Кто-то бился в агонии. Жизнь покидала тела их.
Стремительно.
Слишком стремительно.
— Дрянь, — окрашенные золотом глаза смотрели на девочку, что повисла в руке. Она не пыталась вырваться, как и не пробовала защититься. Тонкие руки вцепились в запястье. Но взгляд она не отвела.
С хрипом вытянулся на камнях леопард.
Взвыл и заткнулся кто-то из слуг, там, за дверью. И сила столкнулась с силой. Те, кто спал, ощутили её, как приближение грозы. Неимоверную тяжесть неба, упавшую на острые пики скал. Боль. И одновременно сладость, что ввергала во все более глубокий сон.
И чьи-то нити жизни оборвались.
Она слышала это.
И то, что собственных сил её, даже не собственных, но полученных взаймы от той, с кем её связала воля богов и сила, не хватит надолго. И потому молча боролась. Пыталась.
Звала.
В какой-то момент она поняла, что проигрывает. И силы её уходят. Что золото — жадный металл, не способный насытиться. И стало быть, она умрет. Если ей будет позволено.
Поняла.
И не смирилась. Пальцы продолжали елозить по руке, оставляя на металле царапины, но те исчезали, а золото расползалось по телу тонкими нитями.
— Смирись. Или умрешь, — этот голос не принадлежал человеку, которого она успела полюбить. Которого давно уже не существовало. Этот голос был полон первозданной мощи. Девочка прикрыла глаза. Из носа её хлынула кровь.
Из ушей.
Из горла.
Губы маски растянулись в уродливой улыбке. И она подняла тельце. Вперилась жадным взглядом.
И покачнулась.
Удар, пришедшийся в спину, был не столько болезненным, сколько неожиданным. Маска сперва и не поняла, что произошло. Острая боль.
Ощущение неправильности.
И сила, что вышла из-под контроля.
— Ты, — она повернулась медленно, явно пораженная до самой глубины души.
— Я, — Верховный ударил снова. Золотая рука его отказала, повисла неимоверной тяжестью, и лишь пальцы её шевелились, будто скребли незримую преграду. Вторая же рука, бледная и тонкая сжимала копье.
С хрипом вскинулся с пола еще кто-то.
И его сил хватило лишь на то, чтобы поднять упавший меч и вонзить его, не глядя, не целясь, пытаясь лишь задеть такое совершенное и уже почти золотое тело.
Рука маски разжалась.
А из горла донесся клекот.
— Вы… — он перешел в раскатистое рычание, и те, кто спал, проснулись.
Почти все.
— Бей, — Ицтли попытался ударить снова, но был отброшен ударом золотой руки. Впрочем, он успел полоснуть клинком по ней, и металл заскрежетал, встретившись с металлом.
А другой клинок пробил-таки панцирь грудины и увяз внутри.
И третий вошел глубже, пусть даже человек, его державший, тотчас повалился на пол. Тело его сотрясали судороги.
Изо рта хлынула пена, смешанная с кровью.
Маска вырвала клинки.
Но из разверзстой раны вытекала кровь. Толчками. Она была темной, густой и отсвечивала золотом.
— Вы все…
— Все, — маг выступил из тени, чтобы тоже ударить.
Раскрытой ладонью.
Она коснулась обнаженной груди Императора, и раздался звон. Протяжный и глухой, он пронзил и людей, и камень, расползаясь по дворцу, будоража всех и вся. И рана, начавшая было затягиваться, треснула. От нее побежали крохотные нити, поползли, множась на глазах. А Маска закричала.
И крик её потонул в грохоте. Словно небо, очнувшись от многолетнего сна, дало понять, что живо.
И боги.
И сам мир.
— Уходи, — девочка поднялась на четвереньки, а затем, цепляясь за ноги мага, и вовсе встала. Она стояла, слегка покачиваясь, бледная, хрупкая, слишком живая, чтобы противостоять тому, что нависало над ней.
— Вы все… — маска обвела людей взглядом. — Вы все будете прокляты!
— Прости нас, — Верховный скрестил руки на груди. — Это моя вина.
— Небо вновь падет на землю! — грохочущий голос проникал до самых костей. — И божественное пламя очистит мир.
Маска покачнулась.
И осела грудой плоти. И стало вдруг тихо-тихо.
Застонал и накренился Верховный, взялся здоровой рукой за грудь, и был подхвачен магом.
— Не вздумайте! — сказал тот строго. — Вы нужны живым! Нам только приступа тут не хватало… и без того…
Девочка подошла к леопарду. Мертвый зверь был прекрасен, и она не удержалась, заплакала, тонко и звонко, горестно. А там, снаружи, ударили первые струи дождя.
На рассвете впереди показались серые башни замка. Ирграм привстал на стременах, вглядываясь в муть, сквозь которую они проступали.
Сердце кольнуло недоброе предчувствие. И он оглянулся на спутников своих. Те были мрачны, пропылены и сосредоточены. И только жрец крутил головой по сторонам, словно пытаясь что-то то ли разглядеть, то ли расслышать.
Что?
Дорога нырнула в лес, и замок скрылся. Он был обманчиво близок, но Ирграм давно уже усвоил, что ничему-то в этом мире нельзя верить. Все – иллюзия.
И близость замка в том числе.
В лесу было влажно и сумрачно. Тревога отступила. Ненадолго. И вспыхнула с новой силой уже после полудня. Ирграм стиснул зубы.
Предчувствие?
Интуиция никогда не была его сильной стороной. Скорее наоборот, порой он проявлял просто-таки поразительную слепоту. А здесь, с каждым шагом лошади, страх нарастал.