— Когда сходство исчезнет? — поинтересовался Император.
— Не знаю. Возможно, что никогда. Заклятье «Зеркала» сложное. И никогда прежде оно не отменялось.
Теперь в глазах читается вопрос.
— Сотворенное Отражение или Отражения, но это совсем уж редко случалось, когда опасность была особенно велика, взрослели вместе с тем, чью кровь и силу они приняли. Отражения росли. Изменялись. И жили. Какое-то время.
— Долго?
— Известен случай, когда Отражение просуществовало более трех десятков лет. Однако описан он весьма расплывчато.
— А те, которые погибали раньше? От чего?
— Когда как. Порой они становились жертвами убийц, исполняя таким образом свое предназначение. А порой создатели… избавлялись от ненужного.
Губа Императора дрогнула, и на миг вновь показалось, что это не человек, надевший маску зверя, но наоборот, зверь, который притворился человеком.
— Как бы там ни было, но никто не пытался отменить заклятье. Или, скорее уж, если и пытался, то не оставил записей, — поспешил добавить Ирграм. — Здесь же, вероятно, произошло наложение. И заклятье Зеркала, и проклятье Черной крови, и другое, которое было использовано в покоях, представляют собой весьма сложные тонкие структуры. И результат их столкновения мне сложно предсказать.
Он выдохнул.
— Скоро в город прибудет дочь моего господина, Миара из рода Ульграх. Она, будучи юна годами, меж тем весьма одарена. И я не встречал целителя, более умелого. Возможно, она сумеет сказать точнее, что произошло и как скоро дитя вернет себе истинный облик.
— Хорошо.
Император смежил веки, раздумывая.
— А ты как думаешь? — поинтересовался он, отмахнувшись от зверя, что попытался поймать лапами руку.
— Я? — мелькнула мысль, что дома мнением Ирграма интересовались куда как реже.
Нехорошая мысль.
Неправильная.
Ирграм поспешно задавил её.
— Боюсь, что никогда. Она перестала быть Отражением в полной мере, однако и связь её с вашей дочерью не оборвалась. Возможно, и к лучшему.
— Почему?
— Известны случаи, когда погибал тот, с кого создавались Отражения. Следом уходили и они. Месяц или два, и они гасли. Даже тогда, когда в них была великая нужда.
Ирграм замолчал.
Не рассказывать же о великой смуте, которая приключилась, когда угасла нить тринадцатого из числа Великих родов?
— Значит, моя дочь жива, — Император чуть склонил голову.
А ведь он и без того знал. И потому сдерживал ярость, что клокотала внутри.
Пока еще сдерживал.
— Что ж. Я буду рад встретить дочь твоего господина. Ей окажут должный прием.
Император поднялся, и девочка замерла, уставившись на него темными, почти черными глазами. На коже её еще остались пятна, но со временем они побледнеют, а то и вовсе затянутся.
— Иди сюда, — ласково произнес он. — Пора кушать. И отдыхать.
Она потянулась, доверчиво обвив шею самого жуткого человека, которого Ирграму приходилось встречать. Но ребенок приник, тихо вздохнул и улыбнулся, ласково, счастливо.
А ведь господин избавился бы от ненужного Отражения.
Слишком уж они непредсказуемы.
Слишком опасны.
Почему теперь это казалось неправильным?
У покоев Императора Ирграма ждали, и уже знакомый жрец приветствовал мага поклоном. Коротким, но довольно глубоким.
— Верховный желает беседовать с вами, — сказали ему.
— Буду счастлив.
Ирграм тайком смахнул пот. Опять он. Слабое тело. Рыхлое. И здесь, в городе, где телесная крепость являлась важнейшим достоинством, он чувствовал себя особенно слабым. И даже больным.
Жрец ступал неспешно, явно подстраиваясь под шаг Ирграма. И в этом вновь же виделся призрак если не уважения, то чего-то вроде.
Нужности?
Он им необходим. И мешеки начали это понимать.
— Он весьма доволен, — жрец заговорил первым.
Он вывел в узкий коридор, отличный от прочих. Коридор был темен и тесен, и похоже, создавался для слуг. Но ныне в нем было пусто.
— Император?
— Император тоже доволен.
— Я не понимаю, — Ирграм решился. В конце концов, он не скажет ничего, что могло бы быть истолковано превратно. — У моего господина есть дети. И утрата любого, даже не самого ценного из числа отпрысков, привела бы его в ярость.
— Все дети одинаково ценны, — сказал жрец с легким упреком.
— Но это дитя, она ведь не дочь!
— Дочь. Когда девочке стало легче настолько, чтобы она могла понимать происходящее, Император представил её богам и духам рода. Духи приняли новое дитя.
— То есть, она теперь тоже наследница?
— Не совсем. Она наследует имя и положение, но не истинную силу рода, — жрец коснулся стены, и та поддалась под его рукой. Лестница, что вела вниз, показалась крутой и бесконечной. В лицо пыхнуло жаром факелов, что горели здесь, и тяжелым застоявшимся воздухом. — Однако лучше, если все объяснит тот, кто умеет беседовать с магами.
— А вы нет?
— Мне постоянно хочется вас убить, — признался жрец с улыбкой.
Ирграм сглотнул и посмотрел на лестницу.
— И куда мы идем? — осторожно уточнил он.
— В пыточную.
Мальчишка вскочил на ноги сам, и даже устоять умудрился, нелепо взмахнув руками, словно крыльями.
— Ты! — голос его породил эхо, которое понеслось над болотами.
— Не ори, — попросил Миха. — Вдруг услышат.
— Кто? — мальчишка оглянулся, но за спиной были равнины, чуть подернутые туманом.
— Мало ли.
— Как ты смеешь? — парень вспомнил, что он барон и его пнули под зад.
— Смею.
— Ты…
— Господин! — опять взвыл старик, но шепотом. Как это у него вышло, Миха так и не понял, но главное, что получилось. — Господин, умоляю вас проявить благоразумие!
— Он ведь поклялся…
— И исполнит клятву, ибо иначе боги и сила покарают его!
Так, с силой ладно, про силу Миха уже все понял. А с богами-то что? Мир-то непростой, и боги могут оказаться вовсе даже не абстракцией.
Дикарь внутри обиделся.
Все знают, что боги живут на небе и смотрят вниз каждую ночь. А великие шаманы умеют с ними говорить. Шаманы жгут огни и приносят дары, за что боги даруют удачу в охоте.
А если не даруют?
Вот совсем не даруют?
Дикарь был непоколебим в своей вере: если удачу не даруют, то жгут шамана.
— Надо же, — Миха почесал нос. — Никогда бы не подумал, что такая опасная работа.
— Простите? — старик обернулся.
— Ничего. Все просто. Надо уйти с острова. Сюда и вправду могут вернуться. Проверить. Ночью бы не поперлись, а день — другое дело, — сложно говорить много, но Миха старается. Заодно и собственные мысли формулирует. — Он или идет, или остается.
— Но я ранен!
— Костыль сделаем. Когда найдем, из чего.
— Вы можете опереться на меня, господин!
— Или он может меня нести.
Пожалуй, Миха и вправду мог, но к чему позволять садиться себе на шею?
— Нет. Помочь — да. Нести — нет.
— Но… ты клялся!
— Клялся, — согласился Миха, мысленно дав и себе пинка. — Не пойдешь сам — помогу.
И на ноги посмотрел.
Босые, между прочим. И выглядит он наверняка знатным оборванцем. Но ничего, глядишь, приоденется со временем.
— Но… но… — аргументы у парнишки явно иссякли. А может, дошло, что спорить с человеком, который способен вытащить его из дерьма — не совсем правильно. — Куда идти-то?
— Без понятия, — честно признался Миха.
А что? Он в этих краях чужой. Откуда ему знать, куда тут люди ходят. И стоит ли вообще к этим людям соваться.
— Думаю, — старик откашлялся. — Я могу помочь. Мы явно находимся на одном из островов Медвежьей пади…
Мальчишка скривился.
А зря. Миха вот слушал.
— И привели нас коротким путем, надо полагать, давно облюбованным разбойниками. Следовательно, возвращаться этим путем нельзя. Кто знает? У вашего отца, господин, много не только союзников, но и врагов.