— Но не мальчишку.
— У барона девять сыновей.
То есть, если один вдруг домой не вернется, папочка сильно не расстроится. С другой стороны, мага он ведь послал. И выкуп.
— Будьте любезны, возьмите его за ноги, — попросил старик, и Миха подчинился. Дрожь, сотрясавшая мальчишку, усилилась, перерождаясь в конвульсии.
— На самом деле барон не жесток. И любит своих детей. Но в тот день, когда вернулись мы в Паллес, нас ждало письмо. Случилась беда. Мор прошел по землям баронства, забрав многих людей. И он был столь велик, что даже маги не сразу сумели справиться с ним. Ушли и отец, и старшие братья, мать, сестры. А еще многие вассалы и просто люди. Богатый некогда край превратился в пустыню. Барону многое пришлось сделать, дабы вернуть жизнь на эти земли.
И военная добыча пошла на восстановление сельского хозяйства.
Что ж, вполне себе вариант.
— Он не помрет? — уточнил Миха, когда изо рта мальчишки пошла пена. Старик ловко перевернул голову на бок.
— Благороднорожденный Джеррайя является признанным наследником. И единственным сыном первой жены моего господина, — пену он смахнул ладонью. — Она же, будучи дочерью рода весьма славного и богатого…
За что, вероятно, и была выбрана. А то сельское хозяйство, оно такое, не одну добычу сожрать способно.
— Весьма надеется, что именно Джеррайя унаследует фьеф.
— Зачем ты мне это рассказываешь?
— Затем, что, несмотря на прожитые годы, я еще не утратил самого желания жить. И весьма хотел бы вернуться домой. И мне кажется, что с вашей помощью у меня получится. Не только у меня.
— Тебе он не нравится, — счел нужным упомянуть Миха.
Мальчишку опять вывернуло, но не пеной, а желудочным соком и желчью. Запах был характерный.
— К сожалению, брагороднорожденная госпожа Бригитта чересчур уж долго внушала сыну мысли о его избранности. Господин Джеррайя силен и ловок, однако ума ему не достает.
— Выпорю, — просипел упомянутый господин Джеррайя.
— Сначала доживи, — старик разжал руки и забрал стекляшку, которая помутнела. — Твое тело избавилось от заразы, что вызывало лихорадку. Однако для этого потребовались силы.
— Матушка… запорет!
Пацаненок попытался встать, но легкий — сугубо в педагогических целях — подзатыльник опрокинул его на траву.
— И тебя, — просипел он, закрывая глаза.
Но вот бледность ушла и жара Миха не ощущал. Стало быть, жить будет.
— Все-таки раздень его, — велел он старику. — И сам тоже. Сейчас день. Тепло.
А мокрая одежда это самое тепло из тела вытягивает.
— Господин?
— Еда понадобится. Отойду. Вернусь. Костер, — Миха задумался. Костер нужен. И чтобы согреться, и чтобы эту самую еду приготовить. Что-то сомнительно, что они согласятся жрать сырое мясо. Нет, через пару дней-то согласятся. Голод, он такой. Но лучше до такого не доводить.
— Я сумею разложить костер, который не увидят, — старик потер руки. — Идите, господин. Я пригляжу за порядком.
Глава 25
В пыточной пахло железом и болью. Едким потом. Кровью. Дерьмом. Запахи эти прочно въелись в камень, но, казалось, ничуть не беспокоили Верховного. Устроившись в кресле, он спокойно разглядывал человека, растянутого на дыбе.
— Доброго дня, — почти нормальным голосом произнес Ирграм.
Верховный за прошедшие дни слегка похудел, но вместе с тем из облика его исчезла некая обреченность, заставлявшая думать, что осталось этому человеку не так и много.
— Доброго дня, господин маг, — Верховный улыбнулся и даже поднялся.
И одежда другая.
Теплая. Вон, и плащ, мехом подбитый, набросил. А то и вправду, зябковато здесь, несмотря на очаг и жаровни, на которых наливался белым цветом инструмент.
— Мне показалось, что вам будет интересно услышать. А заодно, помнится, вы говорили, что ваши методы дознания отличны от наших. Что они более совершенны.
Ирграм поклонился снова, давя облегченный выдох.
Дознание.
Конечно.
И его просят помочь. Дышать как-то легче стало.
— Я с радостью продемонстрирую все, что знаю, — он облизал пересохшие губы. — Но мне понадобится мой инструмент. Если будет кого послать, я напишу записку.
Верховный кивнул.
А человек, что до того висел спокойно, так, как живые не висят, задергался и заорал.
— Я рассказал все! Я…
— Заткни его пока, — Верховный поморщился.
Ирграм же с трудом остался на месте, когда мимо метнулась тень. Палач? Поговаривали, что дикари умели разделать человека на части так, что он долго еще оставался живым.
С другой стороны, разве не то же происходит в лаборатории?
Мысль была неправильной. И Ирграм затолкал её подальше.
— Кто это?
— Это? Это отец той безумной девушки, которая принесла проклятье. Он утверждает, что не учил этому дочь. Что он лишь надеялся, что Император обратит свой взор на неё.
— Вы верите?
— Не знаю. На дыбе сложно лгать. Если палач умел. Мой говорит, что он не лжет.
— И вы хотите проверить?
Верховный склонил голову.
Ждать пришлось недолго. Через четверть часа — чудовищно длинную четверть часа — принесли кофр с инструментом. Смешать зелье забвения недолго.
Пара капель лотосового молочка. Вытяжка из молок черной рыбы. Печень енота. Настой белокоренника. И драгоценная краска из морских раковин, которая размешивается туго, словно нехотя.
— Снимите его, — попросил Ирграм. — Посадите куда-нибудь или положите. На ровную поверхность, чтобы он не испытывал неудобства. Настолько, насколько это возможно.
Как ни странно, но подчинились.
В пыточной появился стол, судя по виду, весьма старый и часто используемый. Человека разместили на нем, прихватив руки ремнями.
— И кожа. Нужна чистая кожа.
Ведро воды и пара тряпок. А ведь он не так и пострадал. Кости пока целые. Суставы при должном лечении восстановятся. На коже пара порезов, эти и вовсе затянутся, стоит дать телу покой.
Ирграм отмечал их механически, пока наносил рисунок.
Две линии на лбу.
Переносица.
Веки.
— Закрой глаза, — сказал он человеку, который все никак не желал улечься. — Если краска попадет на них, ты ослепнешь.
Пленный подчинился.
Руны писались ровно, выходили аккуратными, как никогда прежде.
Теперь курильница.
И колпак, чтобы дым выходил лишь через узкое отверстие. Железный рожок, который Ирграм попытался вставить в рот, но пленник стиснул зубы.
— Выбьют, — пообещал Верховный.
— Не стоит. Еще пара минут и он подчинится.
Человек захрипел и вяло дернулся. Но весьма скоро он затих, взгляд его сделался туманен, а губы приоткрылись. Из груди вырывалось тяжелое дыхание. И, когда Ирграм поднес рожок, человек жадно вдохнул дым.
Еще раз.
И хватит для начала.
Ирграм отставил курильницу и помахал руками, разминая.
— Это простейшее заклятье, — объяснил он Верховному, что наблюдал за происходящим с немалым интересом. — Оно туманит разум и человек перестает осознавать, что с ним, где он находится и с кем беседует. Толика силы подтолкнет его к пониманию, что он говорит с кем-то, кому доверяет безоговорочно. А потому спрашивайте, но осторожно. Если он начнет беспокоиться, действие заклятья ослабеет.
— Спрашивать?
— Я не знаю, о чем вы желаете узнать. А потому буду лишь следить, чтобы заклятье не слетело. К сожалению, разум весьма скоро привыкает к подобному и учится защищаться от вторжения. Потому попытка будет одна.
— И только?
— Есть иные способы, но они, как правило, в той или иной степени влияют на личность. И использовав их, вы уничтожите этого человека.
— Понятно.
Верховный поднялся и подошел к столу. Он склонился над ним и спросил ласково так:
— Ты видишь меня?
— Д-да, — просипел человек.
Ирграм протянул флягу.
— Люди испытывают доверие к тем, из чьих рук принимают воду или питье.