Надо ж ей было выбрать именно этот момент! У меня имелся еще фотоаппарат, но его вспышки хватало только метров на пять, а подходить так близко я, честно говоря, боялся: львы и так периодически поглядывали в мою сторону. Спустя тридцать секунд буйвол был повален, а еще через две минуты убит. Я присел на термитник и наблюдал за прайдом, пока не начало светать. К тому времени от туши осталось меньше половины. Объевшиеся львята бегали вокруг с новой игрушкой: украшенным кисточкой буйволовым хвостом. На меня давно никто не обращал внимания, только одна львица пару раз как бы случайно пыталась зайти мне за спину. Я каждый раз вставал, делал пару решительных шагов в ее сторону, и она тут же притворялась, что совершенно ни при чем.
Мне пришлось вернуться в кемпинг почти бегом. Если бы кто-то заметил меня идущим пешком по саванне, тут же настучали бы в контору. Когда я дошел до палаток, уже восходило солнце, но ни один человек еще не проснулся. В зарешеченной будке храпел охранник, мальчишка лет пятнадцати с ржавым автоматом. Уверен, что львы вполне могли бы вытащить из палаток десяток туристов, никого не разбудив (в Индии такое в старину случалось довольно часто). Видимо, назначение охранника — считаться виноватым, если кого-нибудь съедят.
Наутро я поехал дальше на запад. За поселком Серонера народу гораздо меньше, а зверей зимой намного больше. Трава там была высокая и сочная. Охотящимся львам приходилось изо всех сил тянуть шею, чтобы посмотреть вдаль. В зоопарке они кажутся скучными по сравнению с расписными тиграми, но на самом деле у них замечательно красивый цвет, теплый и солнечный, особенно на рассвете.
Через дорогу тянулись на север нескончаемые колонны зебр и гну. Вдоль рек росли рощи высоких акаций, которые здесь в старину называли «деревом лихорадки». Считалось, что они способствуют распространению «болотных миазмов», якобы вызывающих малярию. Я долго высматривал там леопардов и в конце концов нашел одного, устроившегося на травянистом холмике. Снимать его фотоаппаратом было далековато, а видеокамера по-прежнему не работала. Едва я вышел из машины, чтобы подойти поближе, как рядом затормозили два автобуса с туристами. Пришлось ждать, когда они уедут. К тому времени вокруг скопилось еще машин двадцать. В конце концов леопард встал и ушел. Я решил, что в следующий раз не буду обращать внимания на свидетелей: все равно билета в парк у меня нет, выезжать придется в объезд кордона, и не беда, если кто-то настучит. Но леопарды мне больше в Серенгети не попадались.
К вечеру я доехал до западной границы парка, выбрался по заросшей грунтовке на шоссе и подкатил к кордону уже снаружи, чтобы взять у них насос и подкачать колесо. От здания кордона доносился громкий писк: под крышей явно находилась большая колония летучих мышей. Я попросил разрешения влезть на чердак. Егеря позвонили в контору, долго совещались с кем-то и в конце концов сообщили мне, что это запрещено инструкцией.
Сейчас я в Мванзе — симпатичном городке на берегу озера Виктория. Прямо на центральной площади в кроне большого дерева гнездятся несколько десятков коршунов, цапель и аистов. Я доставил машину адресату, и он дал мне адрес местного умельца, ремонтирующего электронику. Мы развинтили видеокамеру и увидели, что материнская плата проржавела и разъедена грибком. Результат мадагаскарских дождей, надо думать. Покупать новую смысла нет: они тут дорогие и кодировка другая. Придется обходиться фотоаппаратом, хотя это исключает почти всю съемку издали и ночью.
Письмо шестое
Кигома, Танзания
Привет!
Я на озере Танганьика, надеюсь, что это мой последний день в Танзании.
Дорога из Кигомы заняла полтора дня. Сначала плыл на пароме через озеро Виктория. Вода там мутная, и нырять не особенно интересно. Когда-то в озере водилось больше двухсот видов рыб, но потом туда завезли крупного хищника — нильского окуня, и почти все местные рыбы вымерли. Остались только маленькие рыбки типа уклеек, плавающие у поверхности большими косяками. Чаек и крачек на озере нет, зимородков мало. Поэтому рыбок пытаются ловить белые цапли. Они летают над водой и периодически пикируют. Аэродинамика у них совершенно неподходящая для таких маневров, так что получается ужасно смешно.
Дальше идет несколько сотен километров грунтовки. Машин там мало, а автобус ходит в лучшем случае раз в день. Земля — красная пыль необыкновенной летучести и едучести. На придорожные поселки страшно смотреть: дома, кусты, коровы и головы жителей покрыты толстым слоем пыли. В этих местах много золотых рудников, поэтому почва, вода и воздух отравлены ртутью. В лесах почти нет птиц, а в деревнях ни одного старика не увидишь. Пейзаж совсем не такой, как в Серенгети. Вместо зонтичных акаций с прозрачными кронами тут растут деревья мопане с жесткими овальными листьями. Местные жители любую пустыню, саванну или лес с преобладанием акации называют «саванна», а любой ландшафт с мопане — «миомбо». От центральной Танзании миомбо тянется на юг до самой Ботсваны.