— Мы слабы и немощны.
— Мы — только Ваниямпи.
Я посмотрел на Тыкву.
— Безусловно, — сказал он. — Есть место для веры во все это.
— Довольно большое место, насколько я догадываюсь, — предположил я.
— Достаточно большое, — подтвердил Тыква.
— Насколько же большое? — допытывался я.
— Достаточно большое, чтобы защитить Учение, — сказал он.
— Я так и думал, — усмехнулся я.
— Нужно же верить хоть чему-то, — объяснил Тыква.
— Почему бы не поэкспериментировать с правдой? — предложил я.
— Мы уже верим правде, — сказал один из Ваниямпи.
— Что же заставило вас?
— Учение говорит нам.
— Вы должны понять, что нам не нравится изгонять людей на смерть. Нам очень жалко поступать так. В случаях изгнания мы часто едим в тишине, и льем горькие слезы в нашу кашу.
— Я уверен, что это выглядит очень трогательно, — усмехнулся я, представив себе эту картину.
Тыква посмотрел вниз, в сторону девушки. Непосредственно на нее он не смотрел, но она знала, что стала объектом его внимания, пусть и косвенного.
— Научите меня своему Учению, — попросила она. — Я хочу стать Одинаковой.
— Замечательно, — обрадовался Тыква. Он даже было протянул руку, чтобы тронуть ее, столь доволен он был, но внезапно, в ужасе отдернул руку назад. Он покраснел, на его лбу выступил пот.
— Превосходно, — загудели Ваниямпи все сразу. — Вы не пожалеете об этом.
— Вы полюбите быть Одинаковой. — Это — единственная цель бытия.
— Когда мы доберемся до загона, Вы будете развязаны и должным образом одеты, — пообещал Тыква. — В одежде подходящей Ваниямпи, Вы оцените нас по своим прежним критериям, из предшествующей жизни, и поймете какую честь, и уважение вам будут оказывать среди нас.
— Я буду нетерпеливо ожидать моего приема в загон, — пообещала девушка.
— Также, и мы будем приветствовать нового гражданина, — торжественно произнес Тыква.
Он повернулся к остальным.
— Нам пора возвратиться к нашей работе. Еще есть мусор, который надо собрать и обломки, которые надо сжечь.
Как только Ваниямпи удалились, я вернулся, к рассматриванию девушки.
— Они сумасшедшие! — Закричала она, извиваясь в ярме. — Безумцы!
— Возможно, — сказал я. — Я полагаю, что это — вопрос точки зрения.
— Точки зрения? — не поняла она.
— Если нормы вменяемости — общественные нормы, — объяснил я, — а по определению, норма нормальна.
— Даже если общество полностью оторвано от реальности? — спросила она.
— Да.
— Даже если они думают, что они все урты, или ящеры или облака?
— Я полагаю, что так, и в таком обществе тот, кто не думает, что он — урт, или, скажем, ящерица или облако, считался бы сумасшедшим.
— И были бы сумасшедшими?
— С той точки зрения.
— Это — нелепая точка зрения.
— Согласен.
— И я не принимаю этого, — решила девушка.
— Как и я, — согласился я с ней.
— Тот безумен, — сказала она, — кто верит ложным ценностям.
— Но все мы, несомненно, верим многим ложным ценностям, — заметил я. — Теоретически общество могло бы верить многочисленным ложным суждениям и тем не менее, в обычном смысле этого слова, рассматриваться как нормальное, даже если, во многих отношениях, это общество ошибочно.
— Что, если общество ошибается, и старается изо всех сил избегать исправлять свои ошибки, что, если оно отказывается исправить свои ошибки, даже в свете неопровержимых доказательств его ошибочности? — спросила девушка.
— Доказательства могут отрицаться, или им может даваться иное толкование, чтобы согласовать с существующей теорией. Я думаю, что это обычно — вопрос качества. Возможно, когда теория просто становится слишком архаичной, устаревшей и громоздкой, чтобы защититься, когда она становится просто нелепой и очевидно иррациональной, чтобы серьезно продолжить защищать ее, вот тогда, если находится кто-то, кто все еще навязчиво отстаивает эту теорию, вот тогда можно было бы говорить о его здравомыслии. Но даже тогда, другие теории могли бы быть плодотворнее, чем такие радикальное упрямство или возведенная в закон иррациональность.
— Почему? — не поняла она.
— Из-за неопределенности понятия безумия, — попытался объяснить я, — и его часто неявная ссылка на статистические нормы. Например, человек, который верит, скажем, в магию, при условии, что его вера основана на том, что он живет в обществе, которое верит в магию, он не будет считаться безумным. Точно так же такое общество, не будет, по всей вероятности, рассматриваться как безумное, хотя могло бы быть расценено как вводимое в заблуждение.