Лия не могла удержаться от этого желания: влечение было слишком сильно, оно зрело в течение всего дня.
Она желала, чтобы Марко целовал ее, ласкал, взял бы ее…
Пусть даже ее глаза будут в этот момент широко открыты…
Пусть даже она знает, что это нереально, что это не может и не должно продлиться долго.
Как это будет сладко, если кто-нибудь обнимет ее, полюбит, даст спокойно уснуть в своих объятиях.
Но… не первый встречный.
Если бы ей было нужно просто теплое тело в постели, она сумела бы найти его где угодно и когда угодно.
Нет, ей был нужен он.
Марко.
Только он.
Она хотела бояться его и ненавидеть.
А вышло так, что она оказалась способна лишь желать его.
Но на своих условиях.
Только на одну ночь.
«Твое желание невыполнимо, – сказала Лия себе, все сильнее раскачиваясь в старом, скрипучем кресле. – Ты просто хочешь забыть, забыть на короткий миг, что он твой тюремщик, а ты его пленница.
Ты хочешь его внимания, страстности, его тела…
Без эмоционального сопереживания.
Без любви…»
Любовь.
Но между ними никогда не было любви, напомнила себе Лия. Была только шарада загадочной страсти, из-за которой она внушила себе, что влюбилась, как героиня одного из множества прочитанных ею романов о людях, которые, полюбив однажды, оставались потом счастливы всю жизнь.
Но такого не бывает в реальной жизни.
Особенно с такими, как она.
Она была страшно благодарна судьбе за то, что никогда не отдавалась ему полностью; ни разу не позволила ему разглядеть в глубине своей души маленькую брошенную девочку, которой она, в сущности, так навсегда и осталась.
Она никогда не давала ему возможности понять, как отчаянно он ей нужен.
Да, она не сделала всего этого. И поступила правильно.
За последний год многое изменилось. Она научилась заботиться о себе сама и полагаться только на свои силы. И она, Лия, сумела выжить.
В одиночку.
Теперь-то она хорошо знает, что нужды и желания – совершенно разные вещи.
Лия слегка повернула голову и краем глаза посмотрела на Марко.
Он стоял у плиты, быстро мешая что-то на сковороде. Но взгляд его был устремлен в стену. Он размышлял явно не о еде.
В его позе, в склоненной светловолосой голове была какая-то покинутость.
Однако его покинутость не следовало путать со слабостью. В Марко не было и намека на слабость.
Впрочем, в ней самой тоже не осталось слабости.
В ней и Марко было очень много общего, нехотя признала она. Они очень подходили друг другу – интеллектуально, физически, духовно.
Не подходили только эмоционально.
Но одно было непреложно: Марко хотел от Лии того же, чего она хотела от него.
Да, он очень сильно хотел ее, так сильно, что, когда он несколько часов назад стоял возле нее, Лия буквально физически чувствовала пульсирующее в его теле вожделение. Его мощь так напугала ее, что пришлось отреагировать: нельзя было позволить ему сказать то, что он собирался сказать.
Как она перепугалась, поняв, куда он клонит.
«Я чувствую такую пустоту…»
«С тех самых пор…»
Лия не желала слышать ничего, что могло бы изменить испытываемые ею сейчас чувства к Марко. Она не хотела снова раствориться в нем, снова начать думать о нем.
Нет, уж если она и позволит себе мимолетное удовольствие, то только на своих условиях.
«Мне нужны его объятия, его прикосновения.
В последний раз, – пообещала она себе. – В эту последнюю ночь».
Сегодня.
Да, так и будет.
Если он сделает малейшее движение к ней, она пойдет ему навстречу.
Нет, не если.
Когда.
Лия была уверена, что рано или поздно настанет момент, когда вожделение, охватившее Марко, возьмет свое; его сила воли, уже подточенная, окончательно рухнет под бременем любовного томления.
Она позволит ему любить себя.
А потом, утром, при первой же возможности Лия сбежит.
И не станет больше оглядываться назад.
«Рис, – рассеянно подумал Марко, отыскав на полке запечатанную коробку. Заглянув в нее, он увидел, что она заполнена наполовину. – Рис – это хорошо. Я люблю рис. Она любит рис».
Марко погрузился в воспоминания.
– Я могу есть рис каждый день, просто так – без соли, без масла, без ничего, – сказала однажды Эй Джи, когда они пировали в ее квартирке китайской едой. Схватив картонную тарелку риса с жареной свининой, она палочками засовывала себе в рот внушительные порции.
Марко смотрел на нее с радостным изумлением.
Он полюбил женщину, которая не боялась показать свой зверский аппетит, и не только к еде.
Мало он встречал таких женщин в своей жизни. Большинство из тех, к кому он ходил на свидания, ели, как птички, нажимая на салаты и отказываясь от десерта.
Напротив, Эй Джи Саттон не боялась заказать сочный стейк, если хотела есть, причем стейк с жареной картошкой, сдобренной сметаной. Именно так она и поступила во время одного из их первых свиданий, сославшись на то, что пропустила ленч.
– Как ты можешь столько есть и не полнеть? – спросил Марко, когда Эй Джи в мгновение ока проглотила ужин.
– Я сжигаю массу калорий, занимаясь другими вещами.
– Какими, например?
Эй Джи пожала плечами и лукаво усмехнулась.
Когда они позже лежали рядом в постели, пытаясь отдышаться после страстных объятий и любовных утех, он сказал:
– Теперь я понимаю, о чем ты говорила. Сейчас ты точно сожгла все калории, которые съела за ужином.
Она перевернулась и снова оседлала его, говоря с улыбкой:
– Теперь давай поработаем, чтобы избавиться от калорий, которые я съела за ленчем.
– Ты же говорила, что пропустила ленч. Отбросив со лба волосы, она легонько стукнула Марко в грудь кончиками пальцев.
– Поймал! Я и правда пропустила ленч. Ну и ладно. Давай поработаем, чтобы избавиться от калорий, которые я съем завтра.
Марко энергично тряхнул головой, чтобы отогнать непрошеные воспоминания, и снова занялся содержимым буфета.
Взяв в руки банку артишоков, он несколько секунд подумал, а затем решительно отставил банку в сторону.
«Артишоки пойдут в дело, только если я больше ничего не найду», – твердо сказал он себе.
– А ты знаешь, Марко, что артишоки вызывают сексуальное возбуждение? – спросила однажды Эй Джи, задержав у рта вилку.
– Мне помнится, что ты говорила это про клубнику и шоколад.
– Они тоже годятся.
– Откуда ты столько знаешь про возбуждающие средства? – поинтересовался он, отправив в рот еще один маринованный артишок.
– Просто знаю, и все.
– Дело в тебе, – сказал Марко. – Тебя, по-моему, возбуждает все.
– Только когда я с тобой.
«Прекрати, – приказал себе Марко, задвинув артишоки обратно на полку. – Перестань думать о прошлом. Зачем ты себя мучаешь?»
Чем больше времени проходило сегодня в ее обществе, тем большую подавленность испытывал Марко.
Тем больше любая мелочь напоминает ему о ней, подумал Эстевес. О том, как им было хорошо вместе.
Марко продолжал рыться в полках.
И по-прежнему пытался избавиться от нахлынувших воспоминаний.
Банка с малосольными огурцами напомнила ему об их совместном пикнике в Майами в одно славное августовское утро.
Кэмпбелловский куриный суп напомнил о простуде, которую Эй Джи подхватила прошлым летом: она лежала в постели в своей квартирке, а он заботливо исполнял любое ее желание.
А вот маленький пакетик шоколадных драже; интересно, как он сюда попал? Марко тут же вспомнил, как однажды после кино они ели шоколадное мороженое. Он вспомнил, как желанна была Эй Джи, когда жадно слизывала язычком шоколадное лакомство.
Когда все это кончится, сказал себе Марко, хватая с полки банку с фасолью – по крайней мере хоть этот продукт не напомнил ему о прошлом, – он возьмет длинный отпуск.
Он поедет куда-нибудь один; куда-нибудь, где обязательно сумеет забыть о ней.
Поехать в Европу, рассеянно подумал он, открывая банку. Можно, например, двинуть в Париж. Но Париж – город влюбленных. – Вот дьявол! – выругался он, выливая в раковину сок из банки.