Флоран. Тереза, ты барахтаешься, рвешься, но ты не вырвалась от меня.
Тереза. Нет, Флоран! Теперь, когда я дошла до отчаяния, я вырвалась от тебя. Я теперь в таком мире, где ты никогда не бывал, тебе туда не пройти и за мной не угнаться. Ведь ты не знаешь, что значит страдать и упиваться своим страданием… Ты не знаешь, что значит чернить себя, марать, вываливаться в грязи… Тебе незнакомы никакие человеческие страсти, Флоран… (Смотрит на него.) Морщинки — какая забота провела их на твоем лице? Ведь ты никогда не знал настоящего горя — горя, которого стыдишься, как гнойника. Ты никогда не испытывал ненависти — это видно по твоим глазам, — ненависти хотя бы к тем, кто причинил тебе зло.
Флоран (все еще спокойный, с просветленным взглядом). Да, Тереза. Но я не отчаиваюсь. Я уверен, придет день, когда я и тебя научу забыть, что такое ненависть.
Тереза. Как ты уверен в себе!
Флоран. Да, я уверен в себе и в твоем счастье, которого я добьюсь, если надо, против твоей воли!
Тереза. Какой ты сильный!
Флоран. Да, я сильный.
Тереза. Ты никогда не знал, что такое бедность, уродство, стыд. А я — я готова была часами петлять по улицам, только б лишний раз но спускаться по ступенькам, потому что у меня были дыры на коленках. Я бегала по чужим поручениям, была уже большая и, улыбаясь, говорила «спасибо», но стыдилась, когда мне давали на чай. Ты никогда не был на побегушках у чужих людей, никогда не разбивал поллитровку и потом не замирал от страха, боясь признаться в этом.
Тард. Вот ведь приспичило вспоминать всякую ерунду!
Тереза. Да, папа, приспичило!
Флоран. Я никогда не был бедным, Тереза. Но это не моя вина.
Тереза. Все не твоя вина! И ты никогда не болел. Я уверена. А у меня была золотуха, чесотка, сыпь — все болезни бедняков. И хозяйка заметила это и линейкой раздвигала мне волосы.
Тард (в отчаянии). Тьфу ты, и золотуха туда же!
Флоран (качая головой). Я буду бороться, Тереза, я буду бороться, и я одолею все беды, что тебе причинила нищета.
Тереза (насмехаясь). Ты будешь бороться! Бороться! Ты готов с улыбкой вступить в борьбу с чужими страданиями, потому что не знаешь, что такое страдать. Страдание окутывает тебя, как мантия, и кое-где прилипает к коже. Если бы ты изведал, что такое злоба, трусость или слабость, ты бы тысячу раз подумал, прежде чем прикоснуться к этой кровавой мантии. Ох, каким нужно быть осторожным, чтобы не задеть бедняков… (Берет отца за руку.) Живо, папа… Надевай свой цилиндр. (В упор, Флорану.) А теперь будь любезен, дай нам пройти.
Флоран (преграждая ей путь). Нет, Тереза.
Тереза (дрожа, глядит ему в глаза). «Она прелестна», — я слышала, как вы переговаривались с Гартманом. «Прелестна». Ты ведь не ждал от меня этого, а? Лицо, искаженное ненавистью, крикливый голос и все эти мерзости. Я, наверное, сейчас безобразна, как сама нищета, не так ли? Не говори — нет. Ты побледнел. Побежденные страшны — верно?
Флоран. К чему ты говоришь эти дурацкие слова? Какая же ты побежденная? А уж я-то совсем не победитель.
Тереза. Ты — богач. Это еще хуже. Победитель, который выиграл сражение без боя.
Флоран (кричит в отчаянии). Зачем ты вечно попрекаешь меня богатством? Что я должен с ним сделать?
Тереза. Ничего, Флоран. Если даже ты выбросишь все свои деньги за окно, на ветер, смеясь, как ты смеялся на днях, мое горе не развеется вместе с ними… Пойми, ведь ты богат не только деньгами, ты богат домом, в котором протекло твое детство, долгой, безмятежной жизнью, которую прожил ты и твои деды и прадеды… Ты богат радостью жизни, во имя которой тебе никогда не приходилось ни нападать, ни защищаться. И еще ты богат своим талантом. Видишь, сколько всего тебе пришлось бы побросать за окно… Но только не воображай, что ты чудовище. Гартман зря назвал тебя так. Ты заставил меня страдать, но ты добрый. Понимаешь, ты не виноват, просто ты ничего не знаешь. (С минуту глядит на него, и вдруг ее захлестывает гнев. Кричит, наступая на него.) Ты ничего не знаешь! Раз уж я решила выложить все начистоту, как служанка, которой дали расчет, я еще раз крикну тебе в лицо: вот что для меня горше всех мук. Ты ничего не знаешь! Такие, как ты, ничего не знают! Вам повезло — вы можете ничего не знать. Ох, мне кажется нынче вечером во мне клокочет все отчаяние, от которого веками сжималось сердце обездоленных, когда они вдруг замечали, что счастливые люди ничего не знают, и нет никакой надежды, что узнают хоть когда-нибудь! Но сегодня ты узнаешь, узнаешь, если не о других, то хоть обо мне. А ну-ка, папа, расскажи ему, если у тебя хватит духу, про все низости, все гнусности, о которых он ведать не ведает и которые наделили печальным опытом меня, хотя я моложе его. Ну же, ну, рассказывай, не стесняйся… Расскажи обо всем. О том, как мне было девять лет, и нашелся старый господин, который был так добр…