Старшая мастерица. В этом большое преимущество девушки, которая служит.
Мари. Еще бы! Мастерицы и машинистки в глубине души завидуют нам, но они не ценят своего счастья. Не ценят свободы, которую дают заработанные деньги, свои собственные деньги. Знали бы они, как под предлогом хорошего воспитания дочерей в самых лучших французских семьях скряжничают…
Тереза (ученице). Теперь понимаешь, как тебе повезло! А ты, верно, и не знала?
Мари. Но это же совершенно ясно! В наши дни полноправная женщина — только та, которая сама зарабатывает себе на жизнь. Возьмите, к примеру, — одна моя приятельница уже почти год работает в банке секретарем-машинисткой. И вот результат: мне так и не разрешили обзавестись собственной машиной, а она собирается купить себе маленький «родстер»!
Тереза. Машинистка? У нее на редкость хорошее место…
Мари. Конечно, она внесет за машину только часть денег. Остальные добавит ее отец.
Тереза. Ах вот оно что.
Мари. Как только она купит машину, она поедет с подругой в Грецию и в Италию, останавливаясь по пути…
Тереза. А как же служба в банке? Неужели ей дадут такой большой отпуск?
Мари. Конечно! Это ведь банк ее дяди. Он даст ей любой отпуск, какой она попросит.
Тереза. Тогда понятно…
Г-жа Базен. И все-таки, девочка, что бы ты ни говорила, желание работать на других кажется мне нелепостью. Не понимаю тех, кто соглашается, чтобы ими командовали! Что касается меня, я всегда любила быть сама себе хозяйкой.
Старшая мастерица. Понятно, мадам. Вот почему девушки из таких прекрасных семей, как мадемуазель Франс, заслуживают всемерного поощрения и горячей поддержки, — ведь они добровольно отказываются от своих социальных преимуществ, увы, отчасти уже призрачных. Но я уверена, что очаровательные костюмы, которые господин Лаперуз сделал специально для служащих девушек, во многом облегчат для них испытание. По-моему, даже названия моделей прелестны. Одна из них из плотного фая каштанового цвета с короткой накидкой из выдры так и называется «Сорок часов», другая — более нарядная, с блузкой из парчи, очень строгая, темно-синего цвета, единственное украшение — скромная брошь из настоящего жемчуга, называется «Юная синдикалистка».
Г-жа Базен. Странно, как меняется язык. В мое время синдикалистами звали тех, кто пускал под откос поезда.
Старшая мастерица (поднимаясь с колен). Ну вот и все. Если вы потерпите еще пять минут, мадемуазель, будет готова и накидка, и тогда вы сможете судить о туалете в целом. Идемте, девушки. Надо торопиться, иначе мы опоздаем на поезд. (Направляется к выходу вместе с помощницами.)
Тереза (бежит за ними и удерживает за руку ученицу, которая смотрит на нее с удивлением). Послушай… Извините мадемуазель, я хочу поговорить с этой девочкой.
Старшая мастерица. Пожалуйста, мадемуазель. Мы будем ждать тебя в бельевой, Леонтина. (Уходит с мастерицей.)
Тереза (отводит девочку в сторону). Тебя зовут Леонтина?
Ученица. Да.
Тереза. Сколько тебе лет?
Ученица. Четырнадцать. Я просто маленького роста. Нас в семье пятеро детей, и я самая младшая…
Тереза. Тебе придется просидеть целый вечер над моим платьем…
Ученица. Подумаешь. Мне не впервой. В этот раз даже интересно, — ехали поездом.
Тереза. Послушай, Леонтина, я хотела тебе сказать, понимаешь, я тоже знаю, что они говорят неправду. Я тоже знаю, как скучно и тяжело сидеть за работой и как устаешь от нее, когда это изо дня в день… Понимаешь, как бы тебе объяснить… Тебе покажется глупым… Это платье… я надену его всего один раз… а оно дорогое. Год твоей работы у Лаперуза… Послушай. (В смущении наклонившись к уху девочки.) Прости меня за мое платье, Леонтина… (Подталкивает ее к выходу.) Ступай, ступай теперь… И не смотри на меня так. В общем-то ничего тут забавного нет…
Ученица убегает.
Г-жа Базен (смотрит на нее поверх очков). Ужас, до чего худы эти девчонки. Впрочем, меня это не удивляет. Я их наблюдала в Париже. Весь их обед — кофе со сливками и булочка. Они предпочитают потратить деньги на помаду, а не на антрекот. Теперь уж я стара, мне приходится соблюдать диету, но, когда я была молоденькой, я ни за какие блага в мире не отказалась бы от хорошего бифштекса.