Словом, Бара была настолько своеобразна и непохожа на других девушек, что нечего удивляться, если соседи шептались о ней. Женщины, не умея по-другому объяснить себе характер девушки, опять начали уверять, что все-таки Бара «дитя полудницы», а если это даже и не так, то, несомненно, полудница взяла ее под свое покровительство.
Этим можно было легко объяснить и оправдать поступки Бары, но по этой же причине односельчане или избегали, или боялись ее, и лишь несколько человек искренно ее любили. Каждый, кто хотел посильнее рассердить Бару, кричал ей вслед: «Дикая Бара!» Но как ошибался тот, кто думал, что это прозвище задевало девушку больше, чем любое другое. Как раз на это она обижалась мало, всякая другая кличка ее огорчала куда больше. Хотя Бара и наслушалась в детстве всяких сказок о полудницах, ведьмах, о водяном и лешем, живущем в лесу, о блуждающих огоньках,[2] о черте и привидениях, она ничего не боялась. Пока Бара была маленькой, отец брал ее с собой на пастбище, и она целый день играла там с псом Лишаем, самым большим своим другом после отца. Якуб разговаривал с ней мало, сидел и вырезывал что-нибудь из дерева и лишь время от времени поднимал голову, чтобы взглянуть на стадо. И если корова или телка отходили в сторону, он посылал Лишая вернуть их, что пес надлежащим образом и выполнял. Иногда, если это было нужно, Якуб вставал сам и обходил стадо. Когда Бара немного подросла, она всегда сопровождала Лишая, и собака не подпускала к девочке коров. Со временем Бара научилась выгонять стадо одна и в случае необходимости заменяла отца. Коровы знали ее голос так же хорошо, как и рожок Якуба; злой бык, которого боялись даже сильные парни, слушался Бары, когда та ему грозила.
Если Якуб хотел выкупать стадо и гнал его через реку, он сажал Бару какой-нибудь корове на спину, говорил: «Держись!» — а сам плыл за стадом. Как-то раз, не удержавшись, Бара упала в воду. Лишай[3] вытащил ее за платье, а отец отругал как следует. Тогда она спросила, что нужно делать, чтобы научиться плавать; отец показал ей, как надо действовать руками и ногами. Бара все хорошо запомнила и до тех пор не вылезала из воды, пока не добилась своего. Ей до того понравилось плавать, что летом она с утра до вечера пропадала на реке и вскоре научилась плавать даже под водой.
Однако никто не знал об этом, кроме отца. Баре случалось купаться и рано утром и поздно вечером, но она ни разу не видела водяного; поэтому она перестала верить в него и не боялась воды.
Не только днем, но и глубокой ночью Баре нередко приходилось бывать под открытым небом; летом она чаще всего спала на сеновале у открытого окошка, но ей не было страшно, потому что она никогда не видела ничего необычного. Однажды на пастбище, сидя с Лишаем на опушке леса, она вспомнила сказку о бродяге, который, лежа в лесу под деревом, пожелал попасть в замок к красавице принцессе и, чтобы исполнить это желание, решил продать душу черту. Не успел он вспомнить о черте, как тот уже стоял перед ним.
«А чего бы я пожелала, если бы вдруг черт очутился передо мной? — подумала Бара, гладя Лишая по голове.— Гм,— усмехнулась она,— я бы попросила у него такой платок, в который можно завернуться и стать невидимой, и если бы я сказала: я хочу быть там-то и там-то, то тотчас там и очутилась бы. Я пожелала бы тогда быть у Элшки». Бара задумалась, а кругом было тихо-тихо, ни один листочек на дереве не шевелился. В конце концов ее одолело любопытство, и она позвала тихонько: «Черт!» Ответа никакого. Она позвала громче, еще громче, и вот уже ее звонкое «черт, черт!» разнеслось по всему лесу. На этот зов подняла голову одна лишь черная телка, и, когда голос прозвучал еще раз, она отделилась от стада, весело направляясь к лесу. Лишай, выполняя свои обязанности, выскочил навстречу, чтобы повернуть телку обратно. Та остановилась, а Бара громко рассмеялась: «Оставь ее, Лишай, телка послушная, она, верно, думала, что я ее зову». Вскочила, погладила «черта» по шее, а сказке с той поры перестала верить.
Рядом с лесом в нескольких шагах от реки было кладбище. После вечернего звона люди боялись ходить мимо него, потому что о мертвецах, которые в полночь поднимаются из своих могил, рассказывали много небылиц. Но Бара туда ходила даже ночной порой, и ни разу с ней не случилось ничего страшного. Поэтому она не верила, что мертвые встают, пугают людей и веселятся на своих могилах.
Когда дети, собирая в лесу ягоды, натыкались где-нибудь на змею, они тотчас бросались наутек, а если при этом змея поднимала голову и показывала им жало, то они бежали к реке, стараясь быть там раньше змеи, чтобы она не околдовала их.
Бара никогда не убегала от змей — она не боялась злого быка, а не только змеи или скорпиона. Когда гад попадался ей на дороге, она прогоняла его; если же он не хотел уползать и защищался, Бара убивала его. Если змея не мешала ей, она ее не трогала.
Словом, Бара не знала страха. Даже когда гремел гром и буря изливала свой гнев над долиной, Бара не боялась. Наоборот, в то время как деревенские жители закрывали окна и двери, зажигали громовые свечи, молились, дрожа от страха, и просили господа бога не гневаться на них, Бара любила стоять на завалинке, чтобы лучше видеть небо и горизонт.
Якуб часто говорил ей:
— Не знаю, дочка, какая тебе радость смотреть на небо, когда бог гневается.
— Такая же, какую я испытываю, когда он ликует,— отвечала Бара.—Посмотри, отец, на молнию, как она красиво рассекает черные тучи.
— Не показывай пальцем,— кричал на нее Якуб,— а то тебе божий посланник оторвет его! Разве ты не знаешь, что тот, кто не боится грозы, не боится и бога.
— Элшка, племянница священника, однажды читала мне книжку, там было написано, что не надо бояться грозы как гнева божьего, в ней мы должны видеть его всемогущество. Священник всегда говорит, что бог очень добрый, сама любовь; как же он может на нас так часто гневаться? Я люблю господа бога, поэтому не боюсь его посланника.
Якуб не любил много говорить и оставлял Бару в покое. Но соседи, видя бесстрашие девочки и то, что с ней никогда не случается ничего плохого, все больше и больше верили тому, что ребенка охраняет какая-то сверхъестественная сила.
Кроме отца, Бару любили еще только двое: Элшка и Иозефек, ее ровесники. Иозефек был сын церковного служителя, господина Влчка, Элшка — племянница священника. Иозефек был небольшого роста, бледнолицый, русоволосый, очень добрый, но очень робкий мальчик. Бара была на целую голову выше его, и во время драк Иозефек прятался за ее юбку, а она храбро защищала его от мальчишек, с которыми он сам не мог справиться.
Поэтому Иозефек ее очень любил, часто приносил ей сушеные яблоки, а по субботам — белую облатку.[4] Как-то в воскресенье, когда Бара была поменьше, он повел ее к себе домой, чтобы показать ей свой алтарик и как он играет в священники. Они шли, взявшись за руки, а Лишай плелся за ними.
Все деревенские дома закрывались днем на крючки, ночью — на задвижки; в доме священника дубовые, обитые железом двери всегда были заперты изнутри на замок, и тот, кто шел к священнику, должен был позвонить. У церковного служителя тоже был звоночек у двери, и деревенские парни зачастую, проходя мимо, приоткрывали дверь, чтобы послушать, как звенит колокольчик и как бранится Влчкова. Если она уж очень сильно ругала их, они кричали ей:
— Баба-яга, баба-яга!
Когда Бара с Иозефом открыли дверь и зазвонил звоночек, Влчкова в больших очках, которые едва держались на кончике ее длинного носа, выбежала в сени.
— Кого это ты там привел? — крикнула она гнусавым голосом.
Иозефек остановился как вкопанный, опустив глаза. Бара тоже потупилась и молчала. Вместе с Влчковой в сени выбежал котенок. Увидев Лишая, он зашипел, взъерошил шерсть и засверкал глазами, пес же в ответ сначала заворчал, потом с лаем бросился на котенка. Тот шмыгнул под шкаф, но когда Лишай и там его настиг, он вскочил на полку с горшками. Тут он был в безопасности, но от злости у него шерсть так и топорщилась. Лишай неуклюже бросался на полку и заливался таким неистовым лаем, что в ушах звенело.
2
4