— Не подкинула ли она вместо Барочки дикого младенца? — засомневалась одна из женщин и подошла к колыбели. Вокруг нее тут же сгрудились остальные, взяли девочку, распеленали, стали ее разглядывать и кто-то сказал:
— Да ведь она дикая! Ой, глаза-то какие большие! Другая вторила ей:
— И голова большая!
Третья обнаружила, что у младенца короткие ноги, и каждая хоть какой-нибудь изъян да нашла. Мать перепугалась, повитуха же, основательно осмотрев ребенка, сказала, что дитя Бары, то, которое она под сердцем выносила. Тем не менее некоторые соседки так и остались при своем мнении, что младенца подкинула полуденная ведьма.
С той поры жена Якуба окончательно поправиться не смогла, несколько лет проболела и умерла. И остался Якуб с дочкой.
Как ни уговаривали его жениться еще раз ради маленькой дочки, он не захотел. Пестовал он ее, как овечку малую, все сам и сам, и хорошо выпестовал. Когда девочка подросла, пан учитель сказал, чтобы Якуб все-таки послал ее в школу. И хотя умение читать и писать Якуб считал лишним, учителя он тем не менее послушался. Целую зиму Бара ходила в школу, однако весной, когда настало время пасти скот и работать в поле, он обойтись без нее не мог. Правда, с весны и до осени школа большую часть недели все равно была закрыта на защелку — пан учитель работал в поле, да и дети тоже, каждый в меру своих сил.
Вторую зиму Бара ходить в школу уже не смогла, нужно было учиться прясть и ткать. Когда ей исполнилось пятнадцать лет, во всей деревне не было девушки, которая силою и ростом могла бы сравниться с нею. Она была широка в кости, мускулиста, однако при этом хорошо сложена и гибка, как форель. Очень смуглая, отчасти по природе своей, отчасти благодаря солнцу и ветру, от которых даже летом в самую жару она не закрывала лица, как это делали все девушки в деревне.
Голова ее казалась большой из-за обилия волос, черных, как вороново крыло, длинных и грубых, как конский хвост. У нее был низкий лоб, короткий тупой нос, большой рот с чуть оттопыренными губами, алыми как кровь. Зубы крупные, крепкие и белые.
Прекраснее всего в ее лице были глаза. Именно из-за них ей приходилось терпеть насмешки. Дразнили ее «волоокой». Большие, невероятно большие и синие, как васильки, с длинными черными ресницами глаза, над которыми темными дугами нависали густые брови.
Когда Бара хмурилась, лицо ее было похоже на затянутое черными тучами небо с маленьким просветом небесной синевы.
Только хмурилась она редко, разве что когда ее дразнили волоокой. Тогда в глазах ее вспыхивал гнев, и не раз случалось, что она даже плакала. Якуб обычно говорил ей:
— Глупая ты, коль на это обращаешь внимание. У меня тоже большие глаза. Ну и пусть они будут, как у вола, в этом нет ничего дурного. Ведь эти твари бессловесные глядят на людей ласковее, чем люди на них.
При этом он обычно показывал палкой в сторону деревни.
Однако с годами, когда Бара набралась силы, девушку уже не отваживались обижать, ибо за каждую обиду она не оставалась в долгу. Даже сильные парни не могли с Барой справиться. Там же, где у нее не хватало силы, девушка брала ловкостью и умением. Постепенно ее оставили в покое.
В Баре вообще было много необычного, поэтому неудивительно, что про нее чего только соседи ни говорили. Объяснить ее поступки женщины не могли и продолжали твердить, что она все-таки «дикий младенец», а если даже и нет, то во власти полуденной ведьмы. Такое суждение объясняло и оправдывало все поступки девушки, кое-кто в деревне стал ее избегать, а некоторые даже бояться, и лишь несколько добрых душ искренне ее любили. Кто хотел девушку сильно огорчить, обзывал ее «дикой Барой», но, полагая, что такое прозвище для нее самое обидное, ошибался, потому что любое другое задевало ее больнее. Хотя в детстве она и наслушалась баек о ведьмах полуденных и вечерних, о водяном и лешем-огневике, о блуждающих огоньках,[4] о черте и привидениях, но никого и ничего не боялась. Пока она была маленькой, отец брал ее на пастбище с собой, и там она целый божий день играла с псом Лишаем, который после отца был для нее самым большим другом. Отец разговорами ее не баловал, сидел и что-нибудь вырезывал из дерева, лишь иногда поднимая голову, чтобы взглянуть на стадо, и, если оно разбрелось, посылал пса, который добросовестно гнал отбившуюся корову или телку к остальным. А когда было надо, отец поднимался и сам несколько раз обходил стадо. Став старше, Бара всегда сопровождала Лишая, и, если какая-нибудь корова тянулась к девочке, пес тут же отгонял любопытную. А потом уже она часто выгоняла стадо вместо отца. Коровы так же хорошо знали ее голос, как и рожок Якуба, а злой бык, которого даже сильные парни боялись, слушался Бару, стоило ей лишь пригрозить ему.
4