Одной рукой Амадей придерживал её голову, защищая от твёрдой стены, второй всё ещё сжимал её ладонь. Девушка, кажется, улыбнулась и переплела их пальцы, провела свободной рукой по мужским плечам, а, когда поцелуй прекратился, проговорила:
— Извинения приняты.
— Что?.. — Амадей всё ещё дышал в её губы, увлечённый рассматриванием так близко расположенного лица.
— Вы просили прощения, ваше высочество.
— Да?..
— Да.
— Идём спать?
— Спать? — удивилась девушка. После такой яркой демонстрации ей казалось, что сон — последнее, о чём думает мужчина.
Не отвечая на вопрос, Амадей снова потащил её по коридору, и буквально затолкнул в свои покои под удивлёнными взглядами стражников.
— Спальню найдёшь, — сказал он и снова выглянул в коридор. — Сегодня меня не трогать, я занят.
Хадаан послушно направилась в спальню: покои мужа были словно зеркальным отражением её, разве что цвета другие, и картины.
Амадей зашёл следом, находу расстёгивая рубашку и скидывая сапоги. Его руки потянулись к завязкам на бойхайской одежде, споро их распутывая. Хадаан только подняла распущенные к ужину волосы, чтобы супругу было удобнее, её немного забавлял его напор, но в то же время пальцы слегка подрагивали от предвкушения. Всё то, что она отгоняла в течение дня, накрыло с головой, руки сами обхватили мужские плечи, позволяя волосам рассыпаться по обнажённому телу, его губы впились в шею, наверняка оставляя следы, одежда девушки упала к ногам, оставляя её в одних только штанах. Нетерпеливыми пальцами Хадаан расстегнула ремень мужчины, провела шершавыми ладонями вверх, к груди, и ещё выше, обвивая руками крепкую шею. Горячие губы скользили по её коже, язык ласкал грудь, отчего низ живота неприятно сжался.
Пробившая тело дрожь заставила девушку выгнуться, на что Амадей тихо рассмеялся. Он отстранился, на секунду заглянув в её глаза своим затуманенным взглядом, и повернул жену к себе спиной, обняв, расстегнул её штаны и наклонил вперёд. Хадаан упёрлась руками в столбик кровати, чтобы не потерять равновесие, чувствуя, как ткань сползает по ногам вниз.
— Ты тоже, — шепнула она, и услышала звон откинутых в сторону брюк. Теперь они были на равных.
Горячие поцелуи проложили дорожку вдоль позвоночника, сильная рука приподняла её ногу, и Амадей вошёл в нежный бархат её тела, тихо застонав. Хадаан выгнулась, прижимаясь к мужчине сильнее, снося последние крупицы его самоконтроля. Он собрал разметавшиеся волосы девушки, накрутив их на одну руку, наклонился, второй рукой обхватив её грудь и крепко поцеловал приоткрытые губы, задвигался, сначала медленно, вырывая женские стоны, потом всё быстрее. Хадаан вцепилась в его запястье, оставляя царапины, сердце билось где-то в ушах и там, где Амадей вбивался в неё резкими толчками.
— Тебе нравится? — зарычал он горячим влажным шёпотом ей на ухо. И она, едва ли осознавая себя, смогла только простонать:
— Да…
Взрыв внутри оглушил, тело стало непослушным, но мужские руки удержали от падения.
— Как хорошо… — чуть ли не плача, прошептала Хадаан и протестующе застонала, когда мужчина отстранился. Она медленно повернулась, обхватила лицо мужа ладонями и поцеловала, оглаживая его мягкие губы влажным языком.
Не ожидав подобного, Амадей поддался напору, медленно садясь, а после и ложась на кровать. Выражение лица жены было таким милым и игривым, но в то же время немного напуганным, что какое-то странное тепло разлилось внутри, собираясь в тянущий комок где-то между рёбер, под грудиной. Сердце обмерло, руки сами потянулись к девушке, что так вероломно его оседлала. Покалывания в напряжённых пальцах напомнили ему о тех днях, когда он ещё вкладывал в секс глубинный смысл, выбирал женщин по зову сердца и осмеливался называть их «возлюбленными». Привычная уже циничность и некоторая холодность отступили под натиском неопытных, но умелых рук, что мягко оглаживали его грудь, живот, плечи. Словно вспышка пред ним предстали образы его самых ярких любовниц — все пышногрудые, с мягкими покатыми бёдрами, накрашенным лицом. И сейчас небольшая грудь жены, её стройное тело с красивым нежным изгибом бёдер, словно мокрой тряпкой стирали из его воспоминаний других женщин. Их образ казался столь пошлым и безвкусным, что Амадей поразился, как они могли когда-то нравиться ему, возбуждать его тело и мысли.
Прищурив глаза, отчего в итак полутёмной комнате для него стало ещё темнее, он раскинул руки, пожалуй, впервые отдавая полную над собой власть, и надеялся, что бойхайка не отступит.