- Ты ничтожна! Мы тебя ненавидим, позорище! Как ты можешь до сих пор существовать и дышать с нами одним воздухом? - Киара? Бабушка? Почему они кричат на меня?
Моя голова наполнялась их криками и визгами. Еще немного и мои барабанные перепонки лопнут от громкости их криков.
- Перестаньте! - я рухнула на колени, вдавливая руками уши как можно сильнее. Я уже не понимала, почему моя голова болит. То ли от громкости, то ли от моих рук.
- Гори в аду, ничтожество! Умри уже наконец! - эти двое давили на меня. Казалось, что я горю заживо.
- Нет!
- Даже твои родители бросили тебя, потому что боялись позора и казни, а ты до сих пор продолжаешь существовать и клеймить свою семью!
Мое сердце разрывалось от боли, слезы разъедали опухшее лицо и приносили еще больше мучений. Пульсация охватила все тело целиком.
- Они не могли этого сделать! - мой голос срывался на каждом слове и местами мне казалось, что это кричу не я, а кто-то другой.
- Могли, ведь сейчас ты не рядом со своим любимым папочкой, а тут и горишь прямо на моих глазах. Как же я тебя ненавижу!
Голос бабушки окутал меня и терзал с каждой секундой все больше и больше. Она лжет прямо мне в лицо!
- Нет! Ты не можешь меня ненавидеть, ведь ты заботилась обо мне, - я почти скулила эти слова. Губы опухли и пульсировали наравне с щеками и телом.
- А что мне еще оставалось делать? Если бы я тебя сразу убила, меня бы казнили на людях, - она старалась задеть меня и втоптать в этот прелестный белый пол, который я не вижу, но знаю, что он такой, потому что иначе быть не может.
- А я всегда тебя любила, и именно это меня убивает прямо сейчас, - после этих слов боль исчезла, а тело снова окутала безмятежность. Мокрые щеки обдувал прохладный ветер, отчего лицо кололо и щипало одновременно, а легкие охватывал незначительный спазм, который бывает после плача.
- Я больше не могу, - безжизненно шептала я, мысленно готовясь к самому худшему.
- Еще немного, Саванна, - папин голос. Одной рукой он коснулся моей щеки, а другой обхватил мою ладонь.
- Потерпи еще немного, доченька. Ты же всегда была такой сильной, - мамина рука лежала на моем плече. Их тепло позволило моему безжизненному телу продержаться еще немного. Боль рассеивалась, и жар приливал ко всем конечностям.
- Я хочу домой, - слезы скатывались до самого подбородка, попутно щипая потрескавшиеся и искусанные губы.
- Еще рано, - отец пригладил мои волосы и поцеловал меня в макушку. Его щетинистый подбородок приятно кольнул лоб. Мама давно должна была его наругать за то, что он не побрился, но именно таким он казался мне ближе - настоящим.
Через секунду я перестала ощущать их прикосновения, а холод снова охватил мое уставшее тело. Теперь тьма поглотила меня всецело: от корней волос до кончиков пальцев ног.
Тишину прервал резкий звук какого-то прибора. Я с большим трудом распахнула веки. Белый потолок принес еще больше боли моим глазам, отчего я сморщилась еще сильнее.
Всем телом ощущалась опустошенность и сильная усталость. Разве можно так над нами издеваться? А говорили, что собираются исцелить нас. Жалкие лгуны.
- Как твое самочувствие? - Вальтаго попытался коснуться моего лба, но я с большим трудом попыталась увильнуть от его сморщенной руки.
- Было намного лучше, когда я была дома, - я закрыла глаза, чтобы не видеть этого яркого помещения, но даже с закрытыми глазами я чувствовала весь свет этой комнаты. Даже с закрытыми глазами я чувствовала невыносимую боль.
- А мне показалось, что с семьей у тебя не самые лучшие отношения, - еще бы. Он ведь все видел? Как же меня все это раздражает. Я готова прямо сейчас ударить его по голове этой лампой, лишь бы он перестал действовать мне на нервы.
- Моя семья - это лично мое дело, и, поверьте, вас оно не должно касаться, - после моих слов мужчина едко усмехнулся и направился к выходу.
- Ты была без сознания пять часов, поторопись, ведь ты должна принять вечернюю дозу препаратов, - его голова скрылась за металлической дверью.
Сжав белоснежную простынь я кулаках, я сильно стиснула зубы, потому что мои нервы находятся на пределе. Мне хочется просто-напросто разорвать и сломать все в этой комнате. Разум стал затуманенным, а на смену нервозности пришел гнев. Перед глазами все краснело и становилось более размытым. Слух пропал, лишь боль в ладонях возвращала меня в реальность.