Подумать только, ещё вчера я была одной из лучших учениц Государственной Школы Аврелии, а сейчас я отчаявшаяся неизлечимо больная, которая скоро забудет все, что ее связывало с жизнью обычных людей.
Моя палата была небольшого размера. Белые стены и белая плитка на полу были такими же, как и в коридоре. Посредине потолка висела люминесцентная лампа. Все казалось безупречно стерильным. От этой раздражающей чистоты у меня начал болеть живот. Никогда в жизни меня так не тошнило. Повторяющиеся спазмы в желудке вынуждали свернуться на кровати. От режущей боли на моем лбу выступили холодные капли пота. То жар, то холод охватывали меня, заставляя сильнее сжаться.
Бывало, на мгновение все проходило, а после возвращалось с еще большей силой. Перебравшись с кровати на пол, я уж было хотела закричать, но мой голос оказался таким осипшим, что я не могла выдавить ни слова. Что-то неимоверно тяжелое сдавливало мое горло стальной хваткой. Еле-еле сделав вдох, я представила себя другим человеком. Свободной от всех правил и ограничений. Я представила, что мои родители никуда не уезжали, а продолжали жить вместе со мной в Четвертом округе. Пускай и бедно, но мы в какой-то степени были свободными, мы могли позволить себе радоваться мелочам, подшучивать друг над другом, предаваться мечтам. Мы могли быть настоящими. Могли чувствовать тепло, ласку, заботу. Сейчас же, я чувствую лишь отвращение в Шестому, Седьмому и Восьмому округу. Никогда меня не переполняло сколько гнева.
Пересилив себя, я все же поднялась на ноги. Опираясь на прикроватную тумбу, я тяжело выдохнула. В глазах все еще было мутно, но иногда маленькие белые точки проглядывали сквозь плотную пелену, словно вспышки. Приложив лоб к ледяной плитке на стене, я сморщилась еще сильнее. В голову словно ударила молния. Все, что мне оставалось - это кричать. Так громко, как я только могу. Изо всех сил, разрывая свое горло. Возможно, кто-нибудь меня услышит и придет на помощь.
В же секунду все стало черным. Либо я умерла, либо просто отключилась. Да уж, предположений не так много, как мне хотелось. Но самое интересное - это то, что я ничего не чувствую. Абсолютно ничего. Казалось, будто я в какой-то невесомости.
Это состояние было очень пугающим. Я не знала чего ждать. И стоило ли вообще ждать чего-то? Секунды превращались в минуты, минуты в часы. Я уж и не знала конец это или начало. Можно ли предположить, что это начало конца? Или все же конец начала? Не знаю точно что это, но оно казалось бесконечным.
Открыв глаза, я на мгновение ослепла. Все казалось таким напрягающим. Незнакомая мне комната была в разы больше той палаты, в которой меня держали. Меня тревожит странное чувство, будто сейчас кто-то за мной наблюдает. Повернув голову в левую сторону, я увидела знакомого мне врача. Мистер Корн выглядел очень сосредоточенным.
С тех пор как я живу в Шестом округе, Доктор Корн не раз помогал мне с бессонницей: выписывал различные медикаменты. Иногда сам готовил для меня настойки. Он был одним из тех, кому я могла открыть хоть маленькую частичку своей жизни. Я могла довериться ему. Он был добрым и понимающим человеком. Говорил, что я напоминаю ему погибшую в пожаре дочь.
- Доктор Корн, - мои глаза наполнялись слезами. Я устала плакать, устала казаться такой беспомощной, - скажите, я ведь умру, да?
- Нет, девочка моя. - Его теплая рука коснулась моего лба. Этот, казалось бы отцовский жест, мог бы вселить в меня надежду, но я и сама прекрасно знала ответ на свой вопрос. - Что ты такое говоришь?
- Они ведь убьют меня, - нижняя губа не переставала дрожать, - избавятся. Избавятся, как от всех, кто был слабым.
- Они ничего тебе не сделают, - я с непониманием посмотрела в его медово-карие глаза. Они казались такими напуганными. Словно его загнали в клетку.
Интересно, он боится меня или за меня? Внутренний голос подсказывал, что теперь я перестала быть его хорошим другом. Ведь он боится... Боится, что я могу ему навредить. Они все считают меня убийцей, убийцей здорового общества. Хотя я никогда и мухи не обидела.
- Что это значит? - мое дыхание прервалось.
- Пойми, вы самое ценное, что есть у государства, - он приложил пальцы к переносице, - вы его последняя надежда.
- "Вы"? - Неужели, есть такие же, как и я? Смертельно больные, отчаявшиеся люди. - Постойте, я не одна такая?
- Я слишком много тебе сказал, и, боюсь, что сейчас мне следует умолкнуть и продолжить выполнять свою работу, - он глубоко вдохнул, - а сейчас я должен взять на анализ немного твоей крови.