Мы, конечно, жили не в Москве или Питере, но и Варшава - не Москва, с её сумасшедшим ритмом, который показался мне слишком... не для меня!
Все свои претензии я высказала потом своей бабушке, но она меня поняла, сказав, что "там" так принято: не любить русских, даже если они как бы свои. На этом мы решили, что моих преобщений к корням больше не будет, и бабушка пообещала мне следующую поездку на теплоходе по Золотому Кольцу. Этим нашим планам не суждено было сбыться: неожиданный инсульт и её смерть нарушили течение моей, такой устоявшейся жизни, и я, будучи девицей восемнадцати лет от роду, наконец-то повзрослела.
Я тяжело переживала её смерть, даже мама говорила мне, что нельзя так убиваться, но сердцем я знала: меня никто больше так никогда любить не будет, самозабвенно и с такой верностью! Ради меня она откладывала свои планы. Вот и в тот раз она должна была пойти к врачу на какое-то супер-пупер обследование своего здоровья, но у меня случилась первая, и, конечно же, несчастная любовь, и Эдита бросилась на спасение своей любимой внучки.
Это и стоило ей жизни, а на моей душе остался тяжёлый камень, что из-за каких-то глупостей моя бабушка не обратилась вовремя к врачу и умерла. Тихо, во сне...
Я присела отдохнуть: ноги уже меня не держали, колени тряслись, розоватые круги в глазах превратились в полноценное марево, застилающее обзор, и я провалилась в тяжёлый сон.
Во сне ко мне протягивала руки бабушка Эдита, молодая и красивая, как на старой фотографии, она что-то говорила на странном языке и куда-то показывала. В голове крутилось:
" Вэе, доркхайя, вэе! Энд ру моозорис тиулэ!"
Резко открыв глаза, я проснулась с дико стучащим сердцем в груди и желанием куда-то идти. Странный сон! Я поднялась и поняла, что чувствую себя значительно лучше: голод немного отступил, усталость не так валила с ног. Мозоли на моих ступнях показались мне радостью, потому что стопы стали практически не чувствительны к мелким камешкам и неровностям рельефа.
Небо начало стремительно наливаться фиолетовой чернотой. Меня передёрнуло от ужаса: я поняла, что скоро наступит ночь, а я всё никак не могу найти никого из других разумных! Я одна посреди этих камней и рядом с летающими хищниками! Паника вот-вот грозила обрушиться на меня удушающей волной, уже голод и жажда не так меня страшили как то, что я могу нарваться на тех самых, с крыльями!
Бабушка говорила мне: "Если чего-то не знаешь или не можешь преодолеть, чуть выжди: время покажет, нужно было тебе это или нет. Нужные ответы иногда приходят сами."
Я села на землю, опять привалившись спиной к очередной каменной глыбе, и закрыла глаза. И тут услышала, как где-то невдалеке раздался тихий перезвон, похожий на звуки, которые издают маленькие колокольчики на скотине. Он был настолько тихим, что я услышала его на грани своего восприятия. Мне повезло: бабушка постоянно возила меня к своей приятельнице в одну из отдалённых деревень в нашем районе, и поэтому я знала, как звучат колокольчике на пасущейся скотине.
Тяжело поднявшись, я пошла на звук, который то отдалялся от меня, то приближался. Пейзаж перело мною не менялся, видимость становилась всё хуже, но пока я что-то могла разглядеть перед собой, я шла и шла.
Вдруг я скорее почувствовала, чем увидела, как местность стала опускаться вниз, впереди мог быть обрыв или спуск, и так растревожившие меня звуки доносились именно оттуда. Оглядевшись в поисках какой-нибудь палки, я поняла, что мне лучше всё-таки переждать ночь на месте, а розовым утром отыскать то, что издавало перезвон. Конечно же, существовала опасность, что я утром ничего не найду, но выхода у меня не было: или сломать себе ноги и шею, упав с обрыва, или дождаться света.
Я закрыла глаза и поняла, что колокольчики удаляются. Кое-как прочертив ногой на земле предполагаемое направление, провалилась в тяжёлый сон. Теперь мне ничего не снилось, хотя я в этом была не уверена, так как и сном это состояние было назвать нельзя. Это было забытьё, провал, который мой истощённый организм подарил мне, чтобы я немного отдохнула от пережитого.
Сколько это продолжалось, я не знаю, но я несколько раз открывала глаза, пытаясь что-то разглядеть в темноте, но звёзды давали мало света, а моё сознание не справлялось с физическим и моральным истощение, заставляя мозг отключаться.
В очередной раз с трудом разлепив веки, я увидела, что наступил день. Было светло и розово. Поднявшись на дрожавших ногах, я разглядела, что проведённая мною вечером черта никуда не делась, и всё так же указывает направление, которого мне следовало придерживаться. Я поползла в ту сторону: по другому назвать мои перемещения на подогнутых в коленях ногах было нельзя.