— Езжай, коли хошь. А Шанда сам себе князь.
— Я сам себе, — подтвердил Шанда. Однако Итпола отступился от друга не сразу: что-то кричал ему на своем языке, в ярости топал непослушными ногами. И Шанда заколебался было, что ему делать, но старший сын воеводы за рукав халата оттащил его в сторону и пообещал:
— Пойдем к женкам гулящим.
— Куда пойдем? — не понял Шанда.
— А вот увидишь, — обещающе подмигнул ему Константинко.
В конце концов Итпола уехал один. Шанда снова плюхнулся за стол, изрядно выпил и веселый вместе с воеводским сыном отправился бродить по городу. Время было вечернее, позднее, город уже закрыл ставни и потушил огни. Караульщики перехватывали на улицах шумливых гуляк, заворачивали домой. Но Константинку узнали и сразу же отвалили в сторону.
В Покровском краю Константинко вкрадчиво постучал в ставень одной избы. Очевидно, стука этого здесь ждали, потому что сразу скрипнула дверь, чьи-то ноги протопали по крыльцу, скрипнула калитка и появилась закутанная в плат женщина. Озираясь, она торопливо подошла к Константинке, пошепталась о чем-то с ним и на глазах куда-то исчезла, как привидение. Шанда удивился даже: уж не дух ли приходил на совет к воеводскому сыну? У русских много богов, значит, много и всяких духов. Однако у каждого человека есть свой дух. Шанде нужно креститься и поскорее заводить своего духа, который мог бы давать ему дельные советы.
Отсюда Константинко потащил отяжелевшего Шанду в Алексеевский край. Еле волоча ноги, прошли каменистой тропкой, нырявшей в овражки, вдоль острожной стены, и остановились в сухих бодыльях крапивы у гнилой развалюхи, вросшей в землю почти по крышу. Лет двадцать назад тут была бойня, в избе жил боец скота. Но однажды качинцы пригнали на продажу скот, заболевший какой-то страшной болезнью. От той болезни долго мучился брюхом и помер сам боец, а тогдашний воевода приказал перенести бойню в другое место, далеко за острог. Избенка же долго пустовала, пока в ней не поселилась бедная вдовая старуха со слабоумным сыном. К ним сейчас и привел Константинко киргизского князца.
Низкая скрипучая дверь в избушке плотно не закрывалась. Пригнувшись, они вошли, и, стоя у порога, Константинко кресалом стал добывать огонь. Кроме частых ударов железа о кремень, не было слышно никаких звуков. И живым здесь не пахло. Но своим острым, звериным чутьем Шанда угадывал присутствие в избушке людей, и ему даже подумалось, уж не завел ли Константинко его в какую-то ловушку.
Когда же, потрескивая и чадя, разгорелась смолистая лучина, Шанда совсем рядом увидел чьи-то выпученные безумные глаза и сжатый шамкающий рот. Из рубища неотрывно глядела на него худая, сморщенная старуха, а рядом с нею, сидя на голой лежанке, ловил на себе блох ее уже немолодой полоумный сын.
— Эй вы! Брысь-ко! — властно прикрикнул Константинко, и хозяева избушки скатились с лежанки на пол и убрались за дверь.
В лачуге было сыро и знобко. Константинко разыскал несколько еловых поленьев. Принес откуда-то беремя трухлявой соломы, сунул все это в пахнувшую глиной печь. Открыл волоковое окошко — избушка была курная, и на полу шатнулось, запрыгало, заметалось языкастое пламя.
Вскоре в дверь бойко ввалились две женки, молодые, алые с морозца. Под полою распахнутых шубеек они принесли кувшины водки, принесли черствых пирогов с грибами. В избе перерыли все и нашли раздерганную по кромке берестяную кружку, ею и пили. Женки нисколько не отставали в питье, всякий раз с громким хохотом и визгом опрокидывали по полной. Из их короткого разговора с Константинкой Шанда понял, что это жены временно усланных в другие остроги казаков.
В избушке заметно потеплело. Ничуть не стыдясь своей наготы, женки разделись. Одна из них, озорно подмигнув подруге, позвала Шанду:
— Иди-ко, шустрый теленочек, почмокай.
Проснулся Шанда оттого, что кто-то соломинкой щекотал ему в носу. Чихнул, открыл глаза, а это — дурак, смотрит на Шанду и тихо скулит.
Ни Константинки, ни женок. Голова трещала и разламывалась, но в кувшинах не осталось ни капли водки. Князец с досадой хлопнул один из кувшинов об пол, трудно поднялся с лавки и, шарахаясь из стороны в сторону, направился к двери. А дохнул свежим воздухом — замутило того пуще.
Шанда, цепляясь непослушными руками за бревна заборов, падая и поднимаясь, кое-как добрался до воеводского двора, где надеялся опохмелиться. Но на парадном крыльце его встретила грозная воеводша. Она не пустила Шанду в хоромы, а приказала воеводскому конюшему привести Шандина коня и вытолкать князца домой, пусть едет с богом, потому что ни воеводы, ни Константинки в городе нет.