— Высматриваешь свояченицу. Это хорошо, когда люди дорожат родством. Но Ойла больна. Как выздоровеет, она сама приедет в твой улус — я тебе обещаю это. Стара стала Ойла, растолстела, обвисло брюхо. Пришлось жениться еще раз.
Вернувшись домой, Ивашко мимоходом бросил Варваре, что ее сестре нездоровится. Варвара уже на другой день собралась попроведать больную, послала Федорку проворнее седлать коня, да гонец от Шанды опередил ее. Он прискакал с вестью, что Ойла сама выезжает в Ивашкин улус. Тут и поднялась суматоха. Дорогой гостье ставили юрту, рассчитывая, что она непременно приедет с кем-то из подруг или полонянок. С женой новокрещена-пастуха Варвара принялась разделывать повешенного на треногу забитого барана, поучая льнувшего к ней старшего сына, Фоку:
— Что тебе Стенько, то и мне твоя тетка Ойла. Кланяйся ей, будь почтителен, покажи, как скачешь на коне…
— Я ей покажу мой лук, — сказал Фока.
— Ты не знаешь, сынок, как ночью, в ненастье отличить ворону от сороки? — продолжала Варвара, задумавшись над чем-то своим.
— У сороки длинный хвост.
— Ночью ты не увидишь ее хвоста.
— Сорока стрекочет, а не каркает.
— Ну а если они не подадут голоса?
— Не знаю.
— Нужно там, где есть навес от дождя, вбить рядом с навесом шест. Сорока полетит под навес, а ворона умостится на шесте. Разные птицы и разные у них обычаи. А имя мое качинское — Харга, что по-русски значит Ворона.
Ойла приехала верхом на длинношеем, с рваной губой верблюде, и с Ойлой был только Таганай, тонкий, как лозинка, ее единственный сын. Он сидел впереди матери, ухватившись рукой за набитый жиром тугой верблюжий горб. Ойла разоделась в богатый княжеский наряд: плисовую шубу с опушкой из черно-бурых лисиц. Ее шапку, словно боевой шлем воина, украшал пышный пучок бурых орлиных перьев. Довершали наряд теплые штаны из шкуры олененка и мягкие войлочные сапоги, по голенищам расшитые бисером и кораллами.
Навстречу Ойле с приветствиями выскочили люди из всех трех юрт улуса. Ребятишки дивились верблюду, важно, с хрустом шагавшему по пробитой в снегу и схваченной ледком тропинке: у русских в городе не было своих верблюдов, а бухарские торговые гости, зная о немирных отношениях Красного Яра с монголами и боясь грабежей, давно не заглядывали сюда с караванами товаров. Если же когда бухаретины и появлялись, то налегке, лишь для того, чтобы купить сильных коней скаковой русской породы для продажи монголам и уйгурам.
Ивашко неотрывно смотрел на Ойлу. Хитрый, коварный Шанда солгал, ему зачем-то понадобилось прятать Ойлу и обманывать Ивашку, что она уже состарилась. Нет, она была так же молода и так же необыкновенно красива, как в ту далекую и счастливую зиму, когда Ивашко виделся с ней в улусе Мунгата. А теперь круглые щеки Ойлы румянцем разрисовал мороз, они были похожи на крупные яблоки, а глаза ее стали задумчивей и много темнее.
Верблюд протяжно взревел и с привычной осторожностью опустился на шишковатые колени, и первым на сыпучий снег соскочил Таганай, похожий лицом на мать. Варвара ловко подхватила его и принялась мять в объятиях и целовать, а он шаловливо забил по земле резвыми ногами, отчаянно закрутил головой, пытаясь вырваться.
У Ойлы еще ярче выступил малиновый румянец, когда она об руку здоровалась с Ивашкой. И ей, видно, представилось, что не было этих десяти лет, что она, как и обещала, приехала к Ивашке, чтобы стать его единственной, его верной женой. Но на свете жил Таганай, милый ее сын, ее солнышко, на свете жила Харга, ее старшая сестра, жена Ивашки. И Ойла, потупившись, шагнула в юрту, куда Варвара затащила все еще отбивавшегося Таганая.
За едой родные сестры много говорили о болезненной, измученной работой старой Тойне, о неудачливом Маганахе. Вспоминали, как совсем еще девочками, собирая смородину, они встретили в лесу большую серую кошку, которую Ойла хотела погладить по шее, а Харга тянула сестренку в улус, пугаясь кроваво-красных кошачьих глаз. Неизвестно, чем бы кончилась эта встреча, если бы не подоспел Маганах. Он убил ту кошку меткой стрелой в грудь и сказал, что это и есть рысь.
— О небо, почему мы не можем жить вместе? — в отчаянии всплеснула руками Ойла, прислонившись к сестре. — Алтын-хан уйдет с нашей земли, улус откочует снова на Июсы.
— Шанда поклялся навсегда поселиться здесь, — сказал Ивашко.
— Воевода забрал у нас трех лучших коней. Если так будет дальше, мы останемся без скота.
— Грабежом забрал? — насторожился Ивашко.
— Так.
— Пусть Шанда жалуется Москве!
— Шанда боится воеводы Герасима. С Герасимом лучше не спорить.