Только после расплескавшегося маревом полудня Иренек торопливой походкой вышел из своего шатра. Дага-батор, часто кланяясь, бросился ему навстречу:
— Да покинут злые болезни начального князя киргизов!
Иренек молча, с достоинством кивнул, вскочил на гнедого аргамака и, не разбирая дороги, поскакал вдоль бугристого, извилистого берега. Божье озеро лежало тихое под слоем льда и снега, покров еще только темнел и лишь кое-где со слабым звоном обрушивался в воду. С лиловых гор тянул сырой ветерок, ласковым щенком лизал он разгоряченное смуглое лицо князя.
Настал великий день надежды, что Киргизская орда наконец-то объединится и, поддержанная джунгарами, уже не позволит отрывать от нее природных кыштымов и брать аманатов в русские остроги, которые копьями вонзились в степь. Так думал Иренек, улавливая ухом приближавшийся тяжелый топот коня Дага-батора.
Когда они по выбитым в пикульнике тропкам объездили все отряды, Дага вдруг заметил:
— Твои воины не уступят казакам. Теперь можно идти к Красному Яру.
Иренеку это польстило. Но он ответил со сдержанной улыбкой:
— Необъезженный конь пугливый.
— Почему ты терпишь русских? Они берут с тебя дань. Мне сказали, что по твоей земле собирают соболей два казака. Разве рога марала вырастут до неба? Разве ты допустишь разорения улусов?
— Была бы пища — мыши найдутся, — буркнул Иренек. — Я отучу их брать чужое.
Вернувшись к себе в шатер, он уже не застал Байту-зайсана, посланца могущественного Сенге-тайши.
В Киргизской степи по обычаю всеми почиталось высокое родство. Пусть не разбогател Маганах от калыма, само имя князца Шанды служило пастуху надежной опорой и защитой. Даже ничего не забывающий Иренек давно простил ему измену, когда, вместо того, чтобы освободить Табуна, Маганах переметнулся к русским. Князцы охотно брали Маганаха в дальние поездки — только в Томск с послами он ездил два раза, — хвалили его, отважного воина и охотника.
Но так было до ухода Шанды под Красный Яр. Ушел Шанда — и жизнь Маганаха переменилась. Князцы теперь старались не замечать его, а если и замечали, то относились к нему с явным недоверием, как относятся в степи к обманщикам и конокрадам, хотя понимали, что Маганах тут ни при чем, если путь Шанды разошелся с путем Иренека. Разве Маганах чем-то обесчестил свой род, разве он растерялся, струсил хоть однажды и позорно бежал от врага?
— И Шанда не нарушал степных законов, — говорил старый Торгай. — Платим мы ясак русским — покупаем мир, платим монголам и джунгарам — покупаем войну. Не может дать народу спокойствия тот, кто волком рыщет по степи и живет одним разбоем. Наш улус только и кочует с места на место, а все потому, что Мунгат отошел от Красного Яра. Зачем мужчинам заниматься войной? Охотникам хочется в тайгу, пастухам — умножать стада.
Услышал Мунгат справедливые слова Торгая и рассердился, и строго предупредил старика: дойдет такое до ушей киргизских князцов — несдобровать Торгаю. Привяжут его к хвосту дикого жеребца и пустят коня в степь — это не раз делали мудрые предки со строптивыми певцами, обличавшими князцов, вместо того чтобы прославлять.
Тогда старик стал рассказывать людям о комаре и пауте. Прослышали комар и паут, что на Красном Яру есть большие деревянные юрты и вокруг тех юрт засеки и рвы, и еще есть колокола, они так гудят, что в ушах звенит — можно оглохнуть. Захотелось комару и пауту посмотреть на диковины, решили лететь. Вот комар и говорит: «Завтра раненько полетим, дружок». А паут ему отвечает: «Нет, утром я лететь не могу, а вот днем — давай». Комар не соглашается: «Как же я в самую жару полечу?»
И не увидели паут с комаром Красного Яра.
Люди похвалили старика за эту сказку. Мунгат же опять сердился. Кричал, что это Торгай говорит про князцов, которые не могут договориться между собою, дружить им с русскими или нет, и бегают от монголов.
Улус Мунгата забился далеко в угол Кызыльской землицы. Он стоял теперь на небольшой, коню по колени, речушке Темре, в долине, окруженной лесистыми сопками. Казалось, его трудно было разыскать в этой немыслимой глуши.
Но ясачные сборщики Якунко и Тимошко добрались и до него. Маганах, только что вернувшийся с Божьего озера, где его учили воевать, встретил казаков как дорогих, почетных гостей. Правда, старая Тойна не подала им барана — где его взять? Зато было много приятных разговоров. Сам Мунгат пришел к Маганаху, чтобы побеседовать с русскими. Он давно уже подумывал о возвращении улуса на родные кочевья под Красный Яр и сейчас хотел услышать про Шанду и Итполу, ладно ли им живется под боком у красноярского воеводы.