Хвостик всегда чувствовал себя голодным. Он не помнил, чтобы наедался когда-нибудь по-настоящему досыта. Во всяком случае, так ему самому казалось. Если бы, скажем, после сытного-пресытного обеда ему предложили ещё шоколадную вафлю или даже целый карамельный пудинг — он бы не отказался. Только никто ему ничего такого не предлагал.
И вот он обирал по дороге кусты, стараясь не прислушиваться к урчанию в животе. Потом, спохватившись, что отстаёт, галопом догонял друзей. При этом приходилось пропускать множество ягод, он только печально оглядывался на них.
А Якоб Борг всё шёл и шёл вперёд. Шёл и разговаривал сам с собой. В тот день он был очень не в духе.
— Пять огорчений за один день! Это всё-таки слишком. Сперва старшеклассники пихнули меня прямо на стенку. И тут же завхоз на меня наорал. Как будто я виноват! Потом учительница и весь класс стали надо мной смеяться. Подумаешь, не смог пробежать по какому-то дурацкому бревну! На перемене одна девчонка обозвала меня «очковой змеёй». Прихожу домой — папа сразу предупреждает, чтобы я не шумел, не мешал ему. И всё за один-единственный день, представляешь?
Он глянул на Принца Понарошку с такой яростью, что тот даже испугался и ничего не ответил.
— Счастливчик, — проворчал Якоб, — тебе не надо ходить в эту проклятую школу!
Принц Понарошку закивал: конечно, конечно. Хотя, честно сказать, ему-то в школу очень хотелось. Он так мечтал походить туда хоть недельку. Хоть один денёк. Недаром же Катенька ему говорила: «Лучше школы нет ничего на свете, честное слово! Я вот ходила бы в школу всю жизнь». Она и так бывала там почти каждый день. Якоб Борг по утрам брал её с собой. А потом ещё дома она помогала ему готовить уроки.
Так они шли и беседовали. Какие бывают в жизни неприятности. И как странно, что разные люди по-разному смотрят на одно и то же. На школу, например. И когда осёл, оторвавшись от ягод, галопом догонял друзей, он убеждался, что они даже не заметили его отсутствия. Всё только говорили про школу да про школу, а до Хвостика никому и дела не было.
Хвостик обиделся. Больше всего его задевало, когда на него не обращали внимания. И разговоры о школе он тоже не очень любил.
— Ай-яй, — покачивал он головой, — зачем думать о школе да об уроках? На свете есть вещи куда интересней.
У него от одной мысли про уроки, и особенно про устный счёт, начинали мурашки по спине бегать. Если у ослов, конечно, такое бывает. Дело в том, что Катенька зачем-то хотела, чтобы он научился считать. Она задавала ему всякие противные вопросы и держалась при этом ужасно серьёзно.
— Ну, так сколько будет два прибавить один? — спрашивала она строго, прямо как настоящая учительница.
Хвостик только глазами хлопал, да мотал хвостом, да беспомощно поглядывал на друзей. А Катенька торопила:
— Ну, долго ты ещё будешь думать, а, Хвостик?
И осёл бормотал неуверенно:
— Я думаю, должно получиться не больше четырёх. Или, может, пяти. — И добавлял поскорей, чтобы Катенька не рассердилась: — Вообще-то я знаю сколько. Просто вспомнить сейчас не могу. Может, два?
Катенька только качала головой. Но что мог поделать Хвостик, если как раз в тот момент, когда она задавала ему задачу, у него начинало урчать в животе? А когда у тебя урчит в животе, ни о чём другом думать уже невозможно. Во всяком случае, если ты маленький ослик, а голоден, как большой.
Нет, не любил он эти разговоры про школу. Но ещё ужасней, когда на тебя не обращают внимания.
Размышляя так, он дошёл до опушки Блаберской рощи. Вдоль неё вилась речка Блаберка. Речка была совсем маленькая. С берега на берег можно было просто перешагнуть. Словом, крохотная речушка.
Хвостик лёг на траву и углубился в свои невесёлые мысли.
«Ай-яй, — думал он, — а про меня все забыли. Что им до какого-то маленького ослика! Вот и останусь здесь лежать навсегда, раз я никому не нужен».
И чем больше он так думал, тем несчастнее себя чувствовал.
«Может, я тут и умру, и никто даже не заплачет. Ведь могу же я умереть с голоду? И никто, никто про меня не вспомнит. Ай-яй! Ай-яй! Ай-яй!»
Да, совсем стало тоскливо. Он несколько раз жалобно повторил своё ослиное «ай-яй» и, чтобы утешиться, попробовал вспом-
нить вкус булочки с изюмом, которую ел на прошлой неделе. Но от этого стало ещё хуже. Жужжали мухи, лениво гудели шмели, журчала вода в речке Блаберке. Хвостик уже решил было сунуть в рот переднее правое копытце и немного пососать его — это ведь лучше всего помогает забыть всякое горе, — как вдруг совсем рядом чей-то хриплый голос затянул странную песню. Вот такую: