Катла увидела, как они обменялись взглядами: на лице Беры читались и триумф, и стыд, а глаза бабки загорелись, и она с вызовом вздернула подбородок.
— Кому ты теперь нужна, после того, как переспала с таким… — продолжала Бера с отвращением.
— С каким? — возмущенно выкрикнула Катла.
— Бера! — предостерегающе произнесла старуха. Но мать и дочь были слишком похожи — ни одна не хотела уступать. Словам, которые невозможно ни простить, ни взять обратно, суждено было прозвучать.
— С одним из Древних, — прошипела Бера, и по комнате прошелестел шепот, женщины принялись осенять себя знаками, ограждающими от зла. — С самим дьяволом.
Катла сдвинула брови. Дьявол? Один из Древних? Тэм Лисица не был похож на сейду; у него были замечательные глаза и доброе сердце. Как это возможно? Внезапно ее охватил суеверный страх.
— Не говори о мертвом плохо, — тихо произнесла Геста, притрагиваясь кончиками пальцев к оберегу, который носила на шее.
Это был расшитый мешочек, в котором хранились зерна ячменя и немного кошачьей шерсти — веши, связанные с силами Фейи, милосердной сестры Сура, богини плодородия и удачи.
— Мертвый? Он? — Бера фыркнула. — Поверю, когда увижу его кости на Китовом берегу. Он забрал моего первенца в пучину, как дар Суру, но я уверена, что сам он и не собирался отдавать душу Повелителю Бурь!
— Ты не можешь винить Тэма в том, что случилось с Халли! Я была там и видела, что произошло. Я видела морское чудовище, поднявшееся из глубин…
— Все вы так говорите. — Лицо Беры исказилось от боли. — Корабли, морские чудовища, острова, на которых много золота; ты просто повторяешь сказки, которыми завлекают простодушных глупцов. Из-за каких-то жалких приключений мужчины бросают дом, оставляют семьи, хозяйство, перекладывая заботу о них на женские плечи.
С этим трудно было спорить, но Катла слишком разозлилась и не хотела отступать, она не могла понять страданий матери и отчаянного положения, в котором они все оказались. Сжав кулаки, она закричала:
— Это ты виновата! Халли не погиб бы, если б не ты. Ты замучила отца нытьем и придирками, этой проклятой работой по хозяйству. А он мечтал о чем-то совершенно другом, волнующем, удивительном. И мне тоже все здесь опостылело, особенно твои жалкие усилия поддерживать это глупое существование — чинить свинарники, латать тряпки и знать, как правильно почистить чертову морковку. Все это не имеет никакого значения! Все эти дуры непрерывно строят планы, как заловить мужчину и заставить его жениться, чтобы начать новый бессмысленный круг этой убогой жизни. Я больше не вынесу! Если бы отец остался здесь, он сошел бы с ума; теперь вместо него я теряю разум. Я не хочу, чтобы ты или кто-то другой учили меня, как жить; я буду жить собственной жизнью! Она не имеет ничего общего с этой жалкой, пустой тратой времени, которую вы называете жизнью! Я уплыла бы с отцом, если бы Фент не связал меня. Как ты можешь обвинять отца в том, что он уплыл? Ты его выжила, избавилась от него — он мне сказал! Дядя Марган помог тебе развестись с отцом и завладеть островом!
Прижав руку ко рту, Бера смотрела на дочь потемневшими глазами. Ошеломленная, озадаченная, потеряв дар речи, она обводила взглядом комнату. Женщины смотрели на нее круглыми от удивления глазами. Уже много лет на острове не бывало такого отменного представления; это тебе не новогодние гулянки или выступления актеров.
Бабушка Рольфсен с болью смотрела на внучку.
— Катла, как ты можешь причинять матери такую боль?
Но Катла набросилась и на нее:
— Ты не лучше нее! Вы наверняка сговорились, чтобы выжить отца!
У Гесты отвисла челюсть, но Катла уже повернулась к остальным женщинам. Они смотрели выжидающе, как голодные крысы, которые надеются чем-нибудь поживиться. Катла не удивилась бы, вырасти у них усы и серая шерсть.
— Что уставились? — закричала она. — Все вы одинаковые — глупые бабы с кучей предрассудков. Вы не способны сделать что-либо самостоятельно, никогда не покинете остров, никогда не станете рисковать, никогда не решитесь на что-то необычное. Вас возьмут в жены скучные люди, вы нарожаете по дюжине глупых детей и умрете жирными, уставшими от скучной жизни в своих вонючих постелях. Я такой жизни не хочу и вас больше видеть не желаю!
Они молча глазели на нее. Потом очнувшаяся Киттен Соронсен начала хохотать. Катла в бешенстве смотрела на нее, но уже через несколько мгновений все женщины громко смеялись; эти звуки казались Катле отвратительными, как крики стада ослов, и она, выскочив за дверь, снова, теперь уже окончательно, убежала из дома отца.