— Прекрасная работа, — сказала она. — Форент или Сэра?
Какое-то время Персо молчал, потом сонно спросил:
— О чем ты?
— О твоей татуировке, мой дикарь. Новую тебе сделали в Сэре или Форенте?
Персо перекатился, опершись на локоть, и поднял к ней лицо, недоумевая. Прямо перед собой Мэм видела его темную с золотистым оттенком грудь, живот, а ниже — густые кудрявые волосы и член, проснувшийся вместе с хозяином. Твердой рукой она снова опрокинула горца на живот и легонько придавила ладонью. Он повернул голову, взглянул на нее через плечо своими черными глазами и сказал:
— Я, как всегда, весь к твоим услугам, киска.
Ни один человек в трезвом уме и здравой памяти не рискнул бы назвать Мэм киской. Как-то раз дядюшка Гарстан завалил ее на кучу сена в коровнике и называл киской, пока срывал с нее одежду. Оправдывая это прозвище, она, как дикая кошка, вывернулась из его рук и располосовала ногтями лицо. Потом ударила его коленом в пах, забрала его нож, маленький кошель с серебром и ушла навсегда из дома. Но когда Персо называл ее киской, ей хотелось замурлыкать.
— У тебя татуировка изменилась, — сказала она. — Красный Пик извергается.
По лицу Персо было видно, что он ошеломлен.
— Извергается?
— Из него поднимаются пламя и дым, и… — Она взяла плошку светильника и поднесла ее к спине горца. Две или три капли горячего масла медленно упали на кожу, Персо вскрикнул и дернулся, но Мэм не обратила на это внимания. — …и вот здесь, — она провела пальцем по волосяной дорожке, — что-то еще. — Нагнувшись, она слегка развела его ягодицы, так что Персо почувствовал неудобство. — Лежи спокойно, я не собираюсь делать с тобой ничего противоестественного. По крайней мере пока ты этого не попросишь.
Еще одна капля упала с плошки и попала как раз промеж ягодиц.
— Спасибо, не надо.
— Ладно, видишь, вот здесь… Ах да, ты же не можешь видеть. Я тебе расскажу. Красный Пик распадается у основания, и там стоит какая-то фигура, хотя при таком свете трудно сказать. Или при таком положении тела.
— Фигура?
— Да, черная и безобразная, словно тролль или эльф.
Теперь Персо проявил всю свою недюжинную силу и, отбросив руку Мэм, прыгнул в угол палатки; лицо его было искажено ужасом. Плошка упала, масло выплеснулось на их ложе и загорелось. Пламя быстро подобралось к краям парусины и побежало по ней. Но Персо оставался на месте; прижав колени к груди, стуча зубами, он бормотал:
— Повелитель Битв, Безумец, Повелитель Битв, Безумец; Госпожа, помоги всем нам…
Мэм встала, голыми руками сорвала горящий парус с каркаса из веток и отшвырнула его прочь. Он пролетел в ночной мгле, как комета, и привлек внимание команды, расположившейся у костра.
— Лопни мои глаза, — пробормотал Джоз Медвежья Рука, оторвавшись от бараньей ноги. Раньше он не видел Мэм голой, да и не имел ни малейшего желания; теперь понял почему. По правде говоря, он сам любил полнотелых женщин, но чтоб таких… Он поймал себя на мысли: что она делает со своими грудями, куда девает их, чтобы они не мешали во время боя? А потом вспомнил: она всегда возит с собой длинные куски льняной ткани. Он думал, что это запас для перевязки ран; оказывается, действительно для перевязки, только не ран, а вот этого необъемного бюста.
— Ты только посмотри на них, — выдохнул он, обращаясь к Доку. — Ты когда-нибудь видел что-нибудь более чудовищное?
— Остынь, — одернул его Док. — Если Мэм узнает, что ты таращился на ее сиськи, она оторвет тебе яйца быстрее, чем ты успеешь позвать Фейю, повесит их на шнурок и будет носить на шее.
Больше об этом никто не заговаривал, и на следующее утро о случившемся не было произнесено ни слова. Никто не посмел спросить, почему Персо ходит с таким выражением лица, словно пережил сильнейшее потрясение, или почему на запасном парусе появились подпалины и дыры. Только один наемник помоложе доверительно шепнул Эрно: