Когда он велел солдату поднять камень с земли, а тот отказался, капитану пришлось приставить меч к его горлу. Но камень никак не проявлял себя, просто лежал на дрожащей потной ладони, словно безобидная безделушка. Может быть, только в руках колдуна он обретал убийственную силу.
Сидя верхом на лошади убитого солдата, с прикрученными к задней луке седла руками, с вонючим мешком на голове (солдаты боялись дурного колдовского глаза), в котором раньше хранился перезрелый сыр, Capo думал о том, что хочет умереть. Когда появились враги и он схватил Виралая за руку, его потрясли хаос и паника, бушевавшие в сознании волшебника. Они передались ему, захлестнули его, сделали безвольным и бесчувственным, не способным защищать себя или кого-то другого. Даже сейчас перед его внутренним взором стояли образы, наполнявшие разум чародея: Виралай был потрясен и напуган гибелью кошки, эта мысль мучила его; одновременно он видел, как тысячи кочевников горят на кострах, как их заваливают камнями, словно чтобы выдавить наполнявшую их тела магию.
Но не это было самым страшным.
Capo понял, что только теперь положение стало действительно отчаянным. Случившееся с ним, с Виралаем, с кочевниками, с Фало — ничто по сравнению с тем, что грозит Эльде. Он провидел грядущие ужасы. Если беспощадно рубят маленьких детей, то мир уже болен, отравлен, испорчен. Сила в злых руках, нет, поправил он себя, вспомнив, с какой легкостью лишил жизни солдата, в любых руках — есть проклятие. Теперь камень везут обратно на север, в Йетру, где им завладеет лорд Кантары. Ему сообщат о том, что сотворил кристалл, о его смертоносном действии, и тогда гибель мира может стать реальностью. Внезапно перед Capo возникло лицо: взгляд пожирает камень смерти, мертвенные зеленоватые лучи превращают его в жуткую маску… Но это не Тайхо, а его брат — Танто Винго.
«Как я перенесу грядущие ужасы, если буду знать, что мог их предотвратить? Госпожа Фалла, если ты слышишь меня, если ты действительно существуешь в этом мире, докажи это и возьми мою жизнь прямо сейчас. Задуй ее, как пламя свечи, дай мне уйти во тьму, ибо я не хочу больше жить».
Он ждал, затаив дыхание, но мольба его осталась неуслышанной, и он не получил ответа.
Глава 31
СВЯТИЛИЩЕ
— Ты сошел с ума?
Голос, прозвучавший у самого уха, напугал его сильнее, чем пальцы, клещами стиснувшие плечо. Фент Арансон, застигнутый на месте преступления — он только что бросил за борт очередную жертву, — резко обернулся, чтобы увидеть человека, раскрывшего его тайну.
Во ввалившихся от измождения глазах Арана Арансона читался ужас, но горела в них и мрачная злоба. Он оторвал взгляд от побелевшего лица сына и посмотрел в темные бурлящие воды за кормой корабля. Для упавшего за борт спасения не было. Волны уже сомкнулись над головой Брета Эллисона, и он устремился на пиршество во дворец Сура.
— Я знал, что это ты, — спокойно сказал Аран. — Догадался после того, как пропал Тор Болсон. Просто не удавалось увидеть собственными глазами, как ты это делаешь. Я спросил себя, за что мне это проклятие, и не нашел ответа. Скажи мне, Фент, зачем ты убил этих людей?
Фент не был огорчен тем, что его раскрыли; наоборот, он весь сиял, словно радовался возможности поговорить о своих деяниях. Бледное лицо светилось, как луна, безумные голубые глаза восторженно сверкали.
— Ему нужны только трое, — медленно и отчетливо произнес он. — Безумец, гигант и дурак. — Он широко улыбался, словно отец должен был знать, о ком идет речь.
Больше Фент не сказал ни слова.
Аран Арансон увел сына к мачте и привязал к ней мягкой, но прочной веревкой, убрав при этом гарпун, стоявший в мачтовом гнезде. Только Урс получил разрешение подходить к Фенту. Вместе с Араном он кормил парня и дважды в день отвязывал от мачты, чтобы тот мог справить нужду. Хозяин Камнепада никому ничего не объяснил, однако с этого дня люди исчезать перестали, и моряки могли сделать собственные выводы.
Льды надвигались, черные полосы воды между ними становились все меньше и уже, и плыть стало труднее. Далеко на севере светлел горизонт, вспыхивая голубыми и фиолетовыми зарницами, словно зовущими в другой мир, в другую жизнь, никем не изведанную. Когда наступала полная темнота, Звезда Мореплавателя висела прямо над головами, и непонятно было, что это — предостережение или добрый знак. Стоял сильный холод, и люди почти не разговаривали, чтобы не терять тепло, сохранявшееся в их телах. Они надели на себя все что было можно. Обнаженный участок кожи через несколько мгновений краснел, если его не закрывали — белел, а потом терял чувствительность — наступало обморожение. Каждый моряк снова и снова спрашивал себя: зачем я здесь, какое безумие овладело моей душой, чтобы согласиться на такое по доброй воле? Никто не знал ответа. Золото и богатства в этом мерзлом, враждебном краю казались ерундой, бессмыслицей. Все мечты заслонила проблема простого выживания, но чтобы выжить, необходимо было двигаться, между тем случались дни, когда они ни на йоту не продвигались вперед. Ветра не было, грести стало трудно — не хватало пространства открытой воды для размаха весел, недоставало сил. Только железная воля Арана Арансона толкала их вперед, к цели — к Святилищу, которое многие из них еще недавно считали выдумкой. Используя весла как шесты, люди проталкивали судно по узким извилистым разводьям, упираясь в льдины. Ледолом врезался в твердую корку на воде; льдины вставали на дыбы, потом разламывались на куски, открывая перед судном несколько футов чистой воды. Иногда корабль шел вслед за айсбергом, равнодушно и бесцельно дрейфующим по ледовым полям. Но что бы ни происходило, люди не могли избавиться от чувства безысходности и отчаяния.