На пятый день трещина начала сужаться, потом льды сомкнулись, а путники так и не увидели ни одного тюленя, не поймали ни одной рыбешки. Аран от злости швырнул гарпун в снег и пошел прочь. Фент хитро посмотрел в спину отцу, потом бросился к гарпуну, схватил его и прижал к груди, но Урс Одно Ухо тут же подошел к нему, отнял оружие и повесил себе за спину. В тот же день они нашли замерзший трупик арктической лисицы — не крупнее зайца, с грязно-белым мехом и угловатым черепом. Кто-то отгрыз ее заднюю лапу, а потом бросил добычу, чего-то испугавшись. Урс достал из куртки кремень, огниво и драгоценный кусок трута; они разложили крошечный костер, на котором отогрели мясо, чтобы его можно было отделить от костей. Эта жалкая трапеза позволила им идти всю следующую ночь.
К концу шестого дня кончилась вода. Однако на поверхности соленого льда иногда встречались гладкие замерзшие лужи талой воды. Пробив одну из них, Аран и Пол попробовали пить из нее, пока остальные стояли и смотрели на них, облизывая пересохшие губы. Вода оказалась пресной; они наполнили меха, напились и пошли дальше.
Когда закончилась восьмая ночь под звездным пологом дальнего севера, Фолл Рансон не поднялся со льда. Урс перевернул его лицом вверх и вздрогнул.
— Умер, — сообщил он товарищам.
Пол Гарсон поцеловал свой серебряный якорек и зашептал молитву Суру:
— Хозяин морей, прими этого человека, Фолла, сына Рана, сына Гретта Черного, в своем глубинном дворце и посади за стол с другими.
Они даже не знали, что под льдами — земля, вода или пустота; оставалось надеяться, что Сур поступит по справедливости.
Аран забрал нож покойного, его кремень, огниво и мешок с поклажей. Потом они насыпали над телом снежный курган и плотно его утоптали.
На следующий день, через несколько часов после рассвета, Пол остановился и опустился на лед.
— Я больше не могу идти, — невнятно произнес он. Язык его распух, губы помертвели от холода.
Не говоря ни слова, Урс поднял его и положил себе на плечо. Так он и шел весь остаток дня.
Когда солнце село, а луна еще не взошла, путники сделали привал и попытались отдохнуть — насколько это было возможно без крова, пищи и огня. Заснуть не удавалось. Хотя они и находились в безжизненной пустыне, в ночи постоянно раздавались странные звуки. Льды потрескивали и вздыхали, под ними иногда слышался плеск воды, которая напоминала, что льда подними лишь небольшой слой, а ниже — тысячи футов черной пучины. Вдалеке виднелись айсберги, проламывающие себе дорогу в ледовых полях, как сказочные чудовища. Один раз донесся слабый крик, словно верещал кролик, пойманный лисой. Каждый звук заставлял вздрагивать, нервы у всех были на пределе, люди стали раздражительными.
— Страшные места. — Урс говорил тихо, но в ледяной пустыне слова звучали громко.
— Людям тут делать нечего, — сказал Пол. — Я чувствую, что нам здесь не рады.
Фент беззаботно рассмеялся.
— А мы рады, мы рады! — От радости он потирал руками. — Мы почти пришли.
Аран удивленно посмотрел на сына.
— Откуда ты знаешь?
Но Фент уже закрыл глаза и ничего не ответил.
Перед самым рассветом Аран внезапно сел и насторожился. В сером свете утра он выглядел как мертвец — лицо в морщинах и темных пятнах, кости черепа явственно проступают под сухой кожей, борода неопрятная, взгляд пронзительный. Аран к чему-то прислушивался. Урс тоже напряг слух. Невдалеке что-то двигалось. Он слышал мягкое ритмичное поскрипывание, едва различимое в тишине, шуршание потревоженного снега…
Аран Арансон медленно наклонился вперед, встал на колени и уставился в направлении звуков немигающими глазами, как хищная птица. Его правая рука потянулась к гарпуну…
Он был огромен.
Он двигался с величественной грацией. Он был властелином этих мест.
Аран видел такие шкуры на ярмарке в Халбо. Там они казались невероятно красивыми, их белизна резко контрастировала с темными шкурами бурых медведей, обитавших в лесах Эйры. Но этот зверь был намного больше тех, чьи шкуры он видел: лапы — как столбы, следы — словно большие тарелки, мех густой, как у восьмилетнего барана, а голова — просто огромная. Аран впервые видел живого белого медведя.