Убедившись, что брат не идет к дому, Танто вернулся к кровати и из горы подушек вытащил поясной нож, который украл вчера из комнаты Capo. Не нужно, чтобы Иллустрия обнаружила его, когда придет повидать сына. Все должны верить, что он — немощный инвалид, прикованный к постели.
Кинжал был тяжелым. Синяк на груди от его рукояти болел, но теперь страдания Танто возмещены сторицей. Такого триумфа он не мог ожидать!
Возможность свести Capo с ума доставляла Танто такое удовольствие, что он забыл о собственной боли.
Он тихонько прокрался к двери и высунул голову наружу. Никого. Отец и дядя Фабел скорее всего читают утренние молитвы, стоя на коленях и склонив головы, — суеверные идиоты! Служанки вряд ли посмеют доложить о его похождениях, даже если выследят его, они уже на собственной шкуре испытали, что значит переходить ему дорогу.
Опираясь на стену, чтобы не упасть, Танто прошел вдоль по коридору со скоростью удивительной для калеки и на четвереньках, будто гигантский таракан, поднялся по лестнице.
Солнце поднялось выше. Capo подумал, что сегодня худший день в его жизни. Вернувшись в комнату брата, он вычистил постель, поменял простыни, а потом его заставили постирать их. Затем, пока слуги относили Танто свежее белье и завтрак, подобающий лорду, Capo отправили практиковаться в военной науке с одним черствым куском хлеба. Хорошо, что по дороге нашлось немного фруктов.
Потом Capo попал в руки капитана Гало Бастидо, который избил ученика до черных синяков по всему телу. Предлогом послужила его медлительность и неповоротливость. Зверюга — так прозвали капитана те, в кого он вколачивал некое подобие умения фехтовать. В военное время Бастидо был одним из командиров ополчения Алтеи; сейчас, в период затишья, которое гордо называли мирным временем, даже несмотря на нависшую угрозу, он исполнял обязанности надсмотрщика в поместье Винго и отвечал за наем людей на работы. Более высокое положение управляющего поместьем занимал Сантио Каста, и капитан должен был подчиняться ему, что было крайней несправедливостью, с точки зрения Бастидо, потому что во время последнего военного конфликта с Севером Каста был младше его званием.
Ничто из вышеперечисленного не способствовало доброму нраву этого человека, не говоря уже о его природной склонности к жестокости. Заносчивость и толстокожесть сослужили ему хорошую службу во время войны. А унизительное занятие надсмотрщика за рабами, которые едва говорили по-истрийски, но все время бормотали на своих непонятных языках, породило в капитане полное равнодушие к людям, кроме тех случаев, когда он делал им больно. Резкий вскрик, протяжный стон, мокрые от слез глаза и искаженные лица — это он понимал и использовал в процессе обучения, так что ему удавалось добиться превосходных результатов в короткое время.
Когда Бастидо велели уделить внимание младшему, нелюбимому сыну хозяина, он развеселился. Каждый раз, когда Capo в изнеможении падал на землю или же сдавался под напором огромного тренировочного меча Зверюги, тот заходился от смеха.
— «Будь с ним суров» — так сказал мне твой отец, — весело проинформировал юношу Бастидо после того, как уложил его на землю в третий раз за утро. Несмотря на то что капитан был на полголовы ниже Capo, в ширину он превосходил его почти в два раза, и мускулы его были тугими, как сушеная баранина. — «Он ленив и неповоротлив, кроме того, совсем не умеет обращаться с клинком. Сделай из него мужчину, — сказал он мне, — солдата, которым могли бы гордиться Винго». Именно за это мне и платят деньги.
Каждый сантиметр кожи Capo, казалось, был покрыт синяками и порезами, каждое волокно его мышц пульсировало от боли. Еле волоча ноги, он поднялся по лестнице в свою комнату, думая о том, что как только коснется головой подушки, тут же провалится в сон, такой глубокий и долгожданный, что, пожалуй, не проснется к ужину. А если он не сможет поесть, то не вынесет забот Зверюги на следующий день.
В нем не осталось ни силы, ни воли сделать хоть одно лишнее движение. Он чувствовал себя как побитая дворняжка, как истрепанный в драке волк, вернувшийся в логово. Завтра будет завтра. Если повезет, может, он и не дотянет до следующего дня.
Capo толкнул плечом тяжелую деревянную дверь и, пошатываясь, вошел в комнату. Скинув туфли, принялся снимать пыльную тунику. До конца не сняв ее, плюхнулся на кровать. Ноющими мышцами спины он почувствовал под собой что-то жесткое и холодное. Откатившись в сторону, Capo сорвал мешавшую тунику и швырнул ее на стул у кровати. Правой рукой он нащупал предмет. Достал его и поднес к лицу. В сумрачном свете умирающего дня он разглядел свой поясной кинжал, который безуспешно искал все утро. Рукоятка была запачкана и воняла дерьмом.