У Мин была странная привычка называть людей рыбьими именами. «Вот странный лобан», — сказала она об одном неудачливом парне, который потерял равновесие на верхушке башни, где они тренировались перед праздником. Об одной из деревенских девушек она говорила: «Хороша, как пестрая форель», а еще «Твой брат Халли прямо настоящий карп», что, видимо, следовало расценивать как комплимент.
Мин бесцеремонно бросила короб на землю и вытерла лоб рукавом. Позади нее по крутому склону холма спускалась вереница артистов. В руках у них были костюмы и бутафория, а еще они несли провизию для предстоящего плавания.
— Сегодня уходите? — спросила Катла, с ужасом осознав, сколько времени провалялась в постели.
Метательница ножей быстро кивнула.
— Тэм говорит, мы еще успеем поймать поздний прилив. Не мог поднять свою задницу, чтобы отправиться в путь пораньше, старый ленивый палтус. Заставил нас всех носиться туда-сюда, а сам в это время любезно болтал с твоей матушкой о том, как чудесно она печет желтый хлеб.
При упоминании о хлебе желудок Катлы громко взвыл. Желтый хлеб, что выпекала ее мать, был известен на всех островах, хотя пекла она его теперь очень редко, потому что цветы, пестики которых использовались для придания ему особого вкуса и цвета, по нынешним временам стоили очень дорого. Крокусы росли только у подножия Золотых гор на южном континенте. Грамма Рольфсен считала их подорожание очевидным доказательством того, что эйранцев изгнали с земель, принадлежавших им по праву, — потому что как же тогда желтый хлеб стал одним из основных продуктов питания на Северных островах, если южане только и знали, что нещадно уничтожали эти цветы?
Катла растерянно улыбнулась метательнице ножей, а затем направилась вверх по холму к дому. Сначала завтрак, думала она, а уж потом серьезные дела. Она прошла мимо акробатов, одетых не в свои пестрые костюмы, а в обычные коричневые, домотканые. На головах они несли бочонки с водой и вином. Позади них, спотыкаясь на каждом шагу, спускались несколько женщин, сгорбившихся под тушей только что забитой коровы. Катла смотрела, как они мучаются, и думала, что, пожалуй, проще было бы разделать тушу и перенести по частям или же забить корову на берегу, поближе к кораблю. Артисты, несмотря на все их умения и трюки, не отличались практичностью.
В конце процессии она разглядела своего брата-близнеца Фента, который нес длинный ящик из полированного дуба. Катла недоверчиво прищурилась.
— Что у тебя там, лисенок? — осведомилась она, возникнув у него перед самым носом.
Катла прекрасно знала этот ящичек: дядя Марган сделал его в подарок отцу в знак братской любви. Он предназначался для хранения меча. Марган сказал тогда: «Теперь, когда мы больше не воюем, ты будешь заботиться о моей сестре, работая на земле». Бера очень любила рассказывать историю о том, как перекосилось лицо Арана — ведь он подумал, что Марган принес ему новый меч, — и как долго потом пришлось ему извиняться за свою нелюбезность и благодарить за пустой сундучок.
Фент очень удивился, увидев сестру на ногах, затем быстро огляделся. С некоторым недоумением Катла отметила, что он не брился несколько дней — обычно ее брат всегда тщательно заботился о своем виде и никогда не позволял себе обрастать щетиной. Теперь же его подбородок и верхнюю губу покрывал густой, светлый пушок, почему-то напомнивший Катле заморскую плесень.
— Это для Тэма, — буркнул он и попытался пройти мимо нее. Катла не пропустила его.
— В Камнепаде есть только один меч, достойный внимания Тэма, — угрюмо проговорила она, — и это мой меч с сердоликом, на который у меня свои виды.
Она аккуратно подняла крышку ящика. Внутри на белом льняном полотне покоился Красный Меч. Катла выругалась.
— Кто разрешил тебе взять мой лучший клинок и отдать его какому-то актеришке?
Фент покраснел и захлопнул крышку, едва не прищемив Катле пальцы.
— Отец сказал, что Тэм Лисица получит его как часть платы за наше плавание. В любом случае он уже испорчен.
Ходили слухи, что кровь сейды способна заставить клинок предательски повернуться в бою против его хозяина.
— Даже если так, почему никто не спросил меня?
— Ты же лежала как мертвая.
— Скажи спасибо, что ты живой! — вскипела Катла, и ее серые глаза вспыхнули гневным огнем.