Я подстраиваю ритм своего языка под ритм пальцев и начинаю чувствовать, как она крепче сжимается вокруг меня. Ее пьянящие стоны сменяются волнами наслаждения, прокатившимися по ней.
Ее руки находят мои волосы, дергая их до тех пор, пока укус боли не заставляет меня рычать на ее клиторе, заставляя Гейл опрокинуться в оргазм, пока он качается сквозь нее, теперь полностью удерживаемый мной, когда она поддается натиску волн. Я буду держаться за нее через ураган, цунами, метель. Я никогда не отпущу ее. Никогда.
Ее возбуждение стекает по моим пальцам и покрывает мой рот, ощущая вкус победы, когда я понимаю, насколько я болезненно тверд. В тот день, когда я заявлю на нее свои права, погружение глубоко в ее киску не может произойти достаточно быстро.
Я осторожно встаю, прижимая ее к стене, и поправляю ее трусики, позволяя ее платью вернуться на место, скрывая то, что мы только что сделали. Она наблюдает за мной из-под тяжелых век, пока я слизываю остатки ее соков со своих пальцев.
— Я твоя, — говорит она, вовлекая меня в отчаянный поцелуй.
Чертовски верно, ты моя, милая.
Глава 7
Гейл
— Я хочу посмотреть, где ты живешь! — настаиваю я, пока мы идем вместе, срезав путь через парк на обратном пути в книжный магазин.
После того, как мы проверили больницу, и Лобо подарил мне такой потрясающий оргазм, что я до сих пор его чувствую, мы провели пару часов, гуляя по городу. Я показала ему, где я ходила в школу, где живут Руперт и Клэр, где я люблю бросать камни в море.
Солнце яркое и теплое в течение нескольких часов, контрастируя с холодным воздухом, а бриз, дующий с моря, приносит соленую свежесть в эту часть города.
Лобо оберегающее — кто-то сказал бы собственнически — положил руку мне на плечо, пока спорит.
— Честно говоря, ничего особенного. Просто место, чтобы преклонить голову. Мне больше нравится твой книжный магазин и квартира. Как будто живешь в другом времени. Я помню то время и ценю твое внимание к деталям.
— Я думала, что весь Пакт… первобытный, — говорю я, хмурясь. — Тебе нравится комфорт, который есть у меня дома?
Он кивает.
— Мы первобытные. Для некоторых из нас это скорее необходимость, чем выбор. Я родился в прошлом веке. Начало, конечно, но все же… Не пойми меня неправильно, мне очень нравится моя хижина, но твое место напоминает мне дом.
— И где это? Дом, я имею в виду? Есть ли где-нибудь семья волвенов, с которой ты рос?
Лобо останавливается и поворачивается, чтобы посмотреть на меня. Когда его серебристо-серые глаза встречаются с моими, я чувствую, как мое сердце вырывается из груди. Глубина этого взгляда подобна тому, как если бы его прижало к земле дикое животное, находящееся в его власти, и он мог бы делать с ним что угодно. Я вижу там и грусть, какую-то глубокую боль.
— Прости, я не хотела…
Он качает головой, убирая волосы с моего лица.
— Никогда не извиняйся, monfemme. Никогда. Ничто из того, что ты могла бы сказать, не будет неверным, просто я об этом не говорю. Роарк знает кое-что из этого, но не все. Но ты…, — он улыбается и наклоняется, чтобы поцеловать меня в губы. — Ты заслуживаешь всей правды. Между нами не может быть секретов.
Я следую за ним, когда он ведет меня к скамейке, и мы садимся рядом. Высокий лысеющий мужчина, говорящий по телефону, замолкает, глядя в мою сторону, пока не замечает смотрящего на него сверху вниз Лобо и быстро отворачивается, наполовину убегая по дорожке, пока не скрывается из виду.
Как только он уходит, Лобо говорит.
— Я вырос в Филадельфии с моим отцом. Он старался изо всех сил, но тогда все было сложно. Он был человеком, пытающимся справиться с ребенком-волвеном. Я не виню его за то, что он сделал. Больно было не столько от физического насилия. Я быстро исцеляюсь. Но то, что он сказал, что я похож на свою мать, что представляю опасность, что однажды я окажусь в тюрьме или умру, все это осталось со мной.
Я беру его руку в свою, но он не смотрит в мою сторону, вместо этого глядя на океан, едва видимый между домами, которые я всегда считала старыми, но, вероятно, построенными при его жизни.
— Твоя мама была волвеном?
Лобо кивает.
— По словам Роарка, одна из немногих женщин-волвенов, доживших до наших дней. Он даже не знал о ее существовании. Если верить моему отцу, она околдовала его, иначе он бы никогда не переспал с ней. Он называл ее животным. Умерла при родах, вот что он мне сказал, — Лобо вздыхает. — Думаю, ему было слишком больно говорить об этом, потому что позже я узнал, что это неправда. Она взбесилась в больнице в день моего рождения, что-то вроде психотического срыва. Она убила двух врачей, и ее пришлось застрелить, чтобы она больше не убивала.