— Вперед, мои собачки! Вперед! Нас ждут, и мы устроим красивое зрелище для тех, кто относится к нам по-дружески и пришел нас встречать.
Люди, расположившиеся на вершине горы, которая высится над мысом Бурхан, увидят, как мы приближаемся, издалека: они заметят на огромной ледяной поверхности движущуюся точку. На мою удачу солнце выглядывает из-за облаков и озаряет своим светом бухту, когда мы ее пересекаем. Зрители, стоящие на вершине горы, уже, наверное, заметили нас в свои бинокли.
— Вперед, собачки! Бегите строго по прямой, как на параде!
Они гордятся собой, мои собаки. Они прекрасно чувствуют, что сейчас произойдет нечто необычное и что я, обычно такой спокойный, очень волнуюсь.
Двигаться по этим торосам нелегко. Сани сильно раскачиваются из стороны в сторону, и я даже несколько раз с них падаю. Чтобы смягчить удары, я не стал снимать толстую куртку, хотя в ней и очень жарко (даже слишком жарко). Она — моя защита против коварных ледяных выступов.
Я уже совсем рядом с мысом, как вдруг замечаю человека, в одиночестве стоящего у его основания.
Это мой сын Ком.
Когда я подъезжаю, его взгляд — грустный, но полный надежды — пронзает мое сердце. Ком прошел один по льду вокруг всего мыса, чтобы встретить меня на полпути и попросить взять его на сани, чтобы он мог проехать со мной последние сотни метров. Меня охватывает волнение, к глазам подступают слезы, я не могу произнести и слова. Я пытаюсь тормозить, но у меня не получается остановить собак, которые услышали шум толпы, издалека начавшей приветствовать нас громкими криками.
— Едут! Едут!
Я хватаю Кома и помещаю его перед собой, с опасением и тревогой глядя на нагромождение льда, которым покрыт Байкал между этим местом и местом прибытия, находящимся на расстоянии двухсот метров отсюда. Нас на санях теперь двое, а это значит, что я вряд ли смогу действовать достаточно ловко для того, чтобы удержаться на них и не свалиться на лед на очередном ледяном ухабе. Ком, на голове которого нет каски, может проломить череп о какую-нибудь из этих ледяных глыб, угрожающих сбросить нас с саней едва ли не на каждом метре пути.
Что же делать? Остановить сани и заставить Кома сойти с них?
У меня не хватает ни физической силы на то, чтобы остановить собак (которых подгоняют приветственные крики тех, кто нас встречает), ни решительности для того, чтобы лишить Кома огромного удовольствия, которое он собирается получить от прибытия в конечную точку путешествия вместе со мной. Поэтому я делаю все, на что только способен, чтобы удержаться на ногах и защитить сына.
Я не знаю, понимают ли те, кто пришел поглазеть на наше прибытие (некоторые мне скажут, что понимают), насколько трудно и опасно ехать на собачьей упряжке по такому льду. Мое сердце бешено колотится, и я не знаю, что является главной тому причиной — страх перед возможным падением, поступок Кома, долгожданное прибытие или восторженные крики толпы, которая расступается, позволяя нам проехать…
Все происходит очень быстро. Это такие моменты в жизни, которые хотелось бы заставить длиться дольше, но они пролетают очень быстро. Даже молниеносно.
Собаки перепрыгивают через глыбы льда, которые нагромоздились возле берега, и сани упираются в одну из таких глыб.
Воцаряется невероятная тишина. Я направляюсь к двум ближайшим собакам, Дарку и Вольфу, и чувствую, как меня переполняют эмоции. Уткнувшись лицом в шерсть своих четвероногих друзей, я плачу, как ребенок.
— Спасибо, Дарк. Спасибо, Вольф.
Затем — Камик и Казан…
Хэппи и Кали…
Квест и Юник…
Я целую каждую из своих собак в морду, обливаясь слезами и всхлипывая. Собаки лижут мне лицо. Я еще не знаю, что Ком, идя вслед за мной от собаки к собаке, делает то же самое. Я замечаю это только тогда, когда, все еще пребывая в состоянии транса, подхожу к Бюрке и Мивуку. Ком тоже подходит к ним. Опустившись на корточки, я долго глажу своих головных собак, будучи не в силах оторваться от них и чувствуя тесные узы, которые связывают нас четверых — меня, Кома, Бюрку и Мивука.
Только когда я, утирая слезы, поднимаюсь на ноги, поразительную тишину неожиданно нарушают аплодисменты.