========== Глава 3. Криница Бессмертного ==========
Дожди шли до самого последнего летнего дня, и за это время плоды успели налиться спелостью. Жители Фаулира нарадоваться не могли – матушка-земля щедро одарила в нынешнем году, будет чем привечать осень. Уже совсем скоро настанет веселая пора сбора урожая – особенно ей радовались дети. Их брали на общее поле, и они носились меж вырастающих под руками селян снопов, заливисто хохоча. Мальчишки регулярно совершали набеги на все фаулирские сады, обнося яблони едва ли не лучше птиц. Деревенский голова чуть ли не каждый вечер собирал на Колодезной площади всех местных сорванцов и так орал, что ведьма, скитающаяся у кромки леса, слышала каждое слово. Естественно, мальчишки ни в чем не признавались и раскаиваться не собирались, поэтому голова отпускал всех по домам, грозясь отыскать негодников и выпороть их перед всей деревней. Негодники, впрочем, не особо страшились наказания, поэтому каждый вечер в Фаулире начинался с новых воплей.
Ночи уже стали зябкими, холодными – но это совсем не мешало Маре прогуливаться босой и любоваться звездопадами. Даже на болота она приходила не реже, чем хмельным летом – здесь ее всегда ждали.
У вас есть музыка?
Синее небо, а в нем – звенящая птичья трель.
Иль-вэане, медленно раскачивающаяся из стороны в сторону, на один миг замерла, уставившись на ведьму. Тонкие уста изогнулись в подобии улыбки – только если бы кто такую улыбку увидел, тот час же поседел бы.
Музыка? Илеванны поют. Это музыка.
Спой мне.
Дух склонил голову набок.
Мы поем видениями.
Мара ощутила, как сердце наполняется трепетом. Когда иль-вэане говорила с ней образами, это было так немыслимо красиво, что реальный мир еще какое-то время спустя казался блеклым и тусклым. Она понятия не имела, как должны звучать песни на языке видений. Женщина кивнула, не отрывая немигающего взгляда от болотного духа. Я готова, древняя.
Живой туман над головой иль-вэане колыхнулся, словно волосы на ветру. Дух приподнял руки, и ее пальцы коснулись лунного отсвета. А в следующий миг мир рассыпался, обернувшись цветным песком.
Ведьма задрожала, откидывая голову назад и заставляя себя ощущать все предельно остро – так, чтобы впилось в память до конца дней. Она видела сотни ярких, мерцающих вспышек так ясно, словно кто-то разлил перед ней северное сияние из серебряного флакона. Иль-вэане невесомо прикасалась то к одному сполоху, то к другому, и Мара слышала песнь мира и тонких сил, иглами прошивающих этот мир насквозь.
Колдовство имеет запах, цвет – даже вкус. Колдовство имеет звук. Все живое, все, что создано руками пустоты, поет. Эта земля, рожденная из звездной пыли, звучала тихим глубоким напевом, проникающим куда-то глубоко в сознание. Небо пело нежно, его голос напоминал материнскую колыбельную, и в нее вплетался звон звезд и ласковый напев ветра. Сердцем билось где-то в вечной темноте спящее солнце – словно чья-то уверенная ладонь легко била в туго натянутую кожу на деревянном обруче, и гулкий стук соединялся с единым ритмом жизни и смерти. Чуть быстрее и более рвано в этом ритме слышались сердца живых существ. Звук колдовства и энергий же был похож на русалочью песню, которую вели сотни голосов – глубокие и высокие, тихие и яркие, вибрирующие и затихающие, наполненные силой. В этом хаосе звука и цвета Мара ощущала и свою песнь – дикую, звучную, россыпь лунных колокольчиков из хрусталя и звездных искр. Колдовство пахло лесом, озерной водой, дымом древних костров, увядшими васильками и снегом. Волчьей шерстью. Колдовство напоминало вспышки болотных огней – переливалось их светом, серебрилось лунными лучами, звучало мелодией без единого слова. Она слышала песнь иль-вэане и песни других духов, и это было так хорошо, так божественно верно… Единственно верно…
Хоровод образов заплетался в песнь, в странные стихи. Только смотреть да слушать…
В этой песне была радость – и тоска, такая горькая, что сердце болезненно сжималось. Мара видела обрыв, заросший вереском, над которым разбивался осколками свет миллиардов звезд, и все они были так близко – дотянись, схвати рукою, прикоснись губами… Внизу, разбиваясь о стылые камни, бушевало бессонное море, и в темной зелени его волн жидким серебром плавилось отражение луны. В этом была вечность. То, что завершается однажды и начинается вновь, сплетая новый виток времени со старыми. Рука младенца в иссохшей руке старика. Молодой росток у корня сухого дерева.
Когда иль-вэане закончила петь, рассвет уже брезжил на горизонте. Мара озиралась по сторонам, не осознавая, где она. Ей казалось, что в какой-то момент она стала гораздо большим, чем всегда была, и сейчас, когда ощущение растворения в мире пропало, женщине отчаянно захотелось вернуть его. Однако печаль быстро свернулась мягким клубком у сердца – все повторится однажды. Ничто не имеет конца.
По тонким женским плечам пробежались волной мурашки. Летний ветер взметнул вверх тяжелые мягкие волосы, на прощание растрепывая их теплой ладонью, и взвился к небу, чтобы раствориться меж облаков, пока не придет его время. На смену ему пришел другой, в сером плаще осенних облаков, златоглазый и задумчивый. Ветер осени обнял ведьму, словно старую подругу – он был рад ей. Да и она ему.
Первое осеннее утро было промозглым, но чем выше солнце поднималось над горизонтом, тем сильнее пригревало солнце, и вскоре лес уже полнился золотистым сиянием. Но что-то незримо изменилось вокруг, в самом сердце леса. Мара улыбнулась, ощущая на бледных губах сладковатый дымный привкус. Прекрасное утро для прогулок.
Путь терялся в густой росистой траве, змеясь неприметной тропинкой. Мара тихонько напевала незатейливую песенку, довольно улыбаясь. Солнце, поднимающееся все выше и выше, золотило лесные кущи, где-то в вышине пели птицы. Совсем скоро здесь будет стоять белоснежная тишина, и лишь немногие будут ощущать, что на самом деле лес лишь ненадолго уснул. Леса Гарварны, окутанные мягким сиянием, дышали покоем и величием природы. Ведьма знала: здешняя сила трав и деревьев огромна. Все здесь живет – даже мшистые валуны, тянущиеся вдоль тропы. Впрочем, не только они: существо, устроившееся на одном из таких гигантских камней, было более чем живым.
- С-с-стой, с-с-смертный! Дальш-ш-ше ты не пройдеш-ш-шь, ибо здес-с-сь – мои владения! – прошипело существо, завидев силуэт Мары на тропе. Ведьма остановилась, уперев руки в бока:
- Что-то ты совсем ослепла – или страх потеряла, как я погляжу…
Кельди прищурила огромные глаза и осклабилась:
- Ах, это ты, лес-с-сная ведьма? Ну, прос-с-сти – не признала. Куда путь держиш-ш-шь?
Мара подошла поближе и присела на камень рядом с духом:
- Куда глаза глядят. Помнится, эта тропа ведет к пещерам.
Кельди склонила голову набок, разглядывая ведьму разноцветными глазами. Дикий дух был невысоким, хрупким существом с бледной кожей – такой тонкой, что кельди окутывало призрачное сияние. Спутанные волосы всколоченными темно-зелеными прядями падали на лицо и тело. Несмотря на внешнюю схожесть с человеком, существо было зловещим, жутким. Глаза кельди пугали больше всего остального: один казался угольно-черным провалом тьмы, а второй мерцал всеми оттенками изумрудной листвы. Из-за спины духа выглядывали темные кожистые крылья, словно у громадной летучей мыши. Она казалась страшной – но даже ребенок знал, насколько безобидны эти духи. Разве что жутко болтливы (из всех духов кельди и лиреаны были самыми приспособленными к произношению человеческой речи) да больно пакостны – за привычку наводить мороки на каждого встречного их прозвали бесями. Духи с радостью оправдывали данное им имя и могли взбесить кого угодно своими проделками. Да только не Мару. Кельди хрипло рассмеялась: