Виска хмурила тонкие, с изломом, брови, глядя на дочь – Мара не мерзла в то время, когда фаулирские детишки, не выдерживающие холода, гибли один за другим. Старая Грайна, вергорийская ведьма, однажды сказала Виске, что младенцу, рожденному в Ночь Сна, до скончания лет его будет покровительствовать сама Ярис – неужто ледяная звезда и впрямь берегла малютку от Белой Смерти?.. Ведь родилась Мара в ночь меж осенью и зимой.
Виска чуяла, что сердце Гарварны отравлено. И тьма, ожившая жадная тьма тянула руки к ее дочери. К этому крохотному источнику Бессмертного, к серебряной чаше, в которой плескалась богами данная пустота и покой. Тьма хотела Мару так неистово, словно девочка была недостающим алмазом в короне Королевы Зимы… А маленькая ведьма доверчиво глядела в темноту, не осознавая, какие силы тянутся к ней.
Когда Виска сгинула в заснеженных лесах, никто из жителей Фаулира не отправился на поиски. Своих забот было слишком много – снег наконец начал сходить, а холода уползали прочь, за далекие горы. Ярис клонилась к горизонту и вскоре опустилась за край, и не было радости большей, чем приход этой весны. Только не для всех.
Когда пропала ведьмина дочь, ее тоже не стали искать. Некоторые селяне даже радовались: уж лучше пусть идет следом за матерью в небыль, чем каждую ночь надрывно зовет ее, стоя на берегу речушки, огибающей Фаулир.
Мара неосознанно потянулась тонкими пальцами к связке амулетов под воротом рубахи. Один из них, осколок арейона, прозрачно-серого кристалла из недр Лореотта, мать надела ей на шею перед тем, как уйти. Когда холодный камень коснулся кожи, девочка ощутила мглу Гарварнского леса слишком остро. Она была неправильной, чужой – и живой. Мара помнила, как страх накрыл ее темным крылом: до того она и не видела того, что пыталось дотянуться до нее. Других детей мгла забирала быстро – но не ее.
А мать усмехнулась ей, и в ее весенних глазах так и искрилось солнце. Не бойся, сказала Виска, стоя на пороге и обнимая на прощание дочь. Никто не заберет тебя.
Потом, когда весна принесла на своих крыльях жизнь в Гарварну, девочка впервые ощутила бестелесных обитателей леса. Раньше она лишь чуяла, что в чащах таится сила Бессмертного, а теперь могла чувствовать различных духов. Еще через несколько лет Мара впервые встретилась лицом к лицу с лиреаной. Покинув Фаулир, девочка позабыла былую жизнь – теперь домом для нее был лес. Домик, в котором они жили летом с матерью, стал ее жилищем. Здесь всегда было то теплое, родное, что могло уберечь от тоски, от любой беды и липкого страха… Мара научилась не бояться тьмы – в конце концов, мгла вновь стала такой, какой сотворил ее Бессмертный. Шли зимы, всходила от года к году Ярис, но страх и ощущение живой порочной темноты покинули сердце ведьмы.
Тьма не есть зло, учила ее мать. Просто зло любит то, в чем можно спрятаться – в темноте оно может долго таиться, прежде чем выпустить когти. Свет сразу же очерняется от его прикосновения, а тьму вычернить невозможно. По сути, не существовало в этом мире ни непроглядной мглы, ни бесконечного света – только вечное марево, из которого могло родиться как добро, так и зло. И если злая сила вновь проникла в сердце Гарварны, значит, так должно было случиться, и бояться здесь нечего. Ничто не происходит просто так.
Утро выдалось теплым, солнечным – но все живое в лесу уже готовилось к долгому сну. Беспокойные белки носились рыжими молниями по веткам в поисках всяческой снеди, которой можно было запастись на зиму. Птицы галдели вовсю, и временами откуда-то из чащи доносился протяжный клекот: уже сейчас крылатые сбивались в стаи, готовясь к путешествию на юг, к берегам Авриэна. Странники говорили, что там, за Эйнарвисским морем, царило вечное лето, и белый горячий песок тянулся от побережья вглубь Авриэнской земли, и целые города возникали на песчаных просторах. Мара и сейчас не могла представить себе пустыни, а в детстве – так и подавно. Когда-то давно ей хотелось обернуться птицей и поглядеть, правду ли говорили странники. Но с течением лет ведьме становилась все милее осенняя хмарь, зимний покой и сладостное пробуждение природы весной, летний зной родной земли… Она находилась именно там, где должна была быть, и ином месте под луной женщина не нуждалась.
Ширра проснулась с первыми лучами солнца, чем изрядно удивила Мару: обычно кошка спала если не весь день, то большую его часть, заявляя о себе лишь под вечер. Сейчас же зверь внимательно наблюдал, как ведьма неспешно попивала чай. От кружки тянулся серебристый пар, и Мара с наслаждением вдыхала тонкий сладковатый аромат. Кошка сидела в кресле напротив, обернувшись пушистым хвостом. Она не находила запах варева привлекательным, но все же невольно принюхивалась, смешно двигая розовым носом. Мара заметила это и усмехнулась:
- Будешь?
- Вот еще, - фыркнула та, - Ты мне скажи: так и не передумала идти?
- Сама-то как думаешь? – ответила вопросом на вопрос ведьма, прикрывая глаза и делая глоток.
- Да что тут думать, я итак знаю, - раздраженно дернула ухом кошка, - Просто надеялась, что за ночь ты образумишься. Вижу, что не дождусь такого счастья, - она примолкла, потом долго, совсем по-женски, вздохнула, - Хоть рубаху потеплее возьми – простудишься еще в какую из ночей…
Ведьма улыбнулась краешком рта, так, чтоб Ширра не заметила: все-таки зверек очень трогательно заботился. Тон кошки оставался подчеркнуто недовольным, но за этим всем Мара чувствовала ее тревогу и беспокойство. Хороший зверь.
- Возьму, - серьезно пообещала Мара, поднимаясь из плетенного кресла.
В небольшую заплечную сумку, где уже лежала карта Гарварны, несколько склянок, плотный плащ и сверток с провизией на пару дней, отправилась серая рубаха из тонкой шерсти, достаточно теплая для того, чтоб ведьма не замерзла, если холодные ветра станут задувать сильнее. Когда Мара принялась заплетать косу и подняла руки, на обнажившемся левом предплечье Ширра заметила перевязь с коротким кинжалом. Кошка одобрительно мурлыкнула про себя: ведьма никогда не отправлялась надолго в лес без оружия. Будь она даже самой сильной колдуньей Бар-эс-Тиллада, Ширра бы не отпустила никуда эту ведьму, если бы та вздумала не брать с собой клинок. Мало ли, что в лесу может приключиться. По осени через Гарварну частенько проезжали купцы, потому в кустах неподалеку тропинок иногда прятались тати. Духов-то ведьма чуяла, а вот людей – нет.
Еще раз перепроверив все, женщина перебросила сумку через плечо и направилась к выходу. Кошка лениво трусила за ней, стараясь при этом выглядеть совершенно невозмутимо. Впрочем, это удавалось ей не слишком-то хорошо – Мара ощущала ее тревогу даже на расстоянии.
- Животное, прекрати думать о плохом, - поморщилась ведьма, - Как на войну провожаешь, ей-богу.
- Сама ты животное, притом бесчувственное, - огрызнулась Ширра, - Бросаешь меня тут… А если я с голоду помру?!
- Если так произойдет, я лишний раз уверюсь в том, что ты – ленивая и не способна прокормить себя сама даже в экстренной ситуации. Тем более, что я вернусь от силы через неделю. Бессмертный знает, что мне скажут хеледы – но вряд ли прямиком от них мне придется идти еще куда-либо.
- Уже легче, - ворчливо отозвалась кошка, выходя следом за Марой на крыльцо. Роса, влажно поблескивающая в траве, пахла сладко-сладко. Ширра бросила взгляд на ноги ведьмы и облегченно вздохнула: благо, та натянула сандалии – еще не хватало, чтоб шаталась босиком невесть сколько времени…
Мара легко спрыгнула со ступени наземь, мотнув тугой косой. Кошка скрипуче окликнула женщину, которая сразу же направилась на север, в чащу:
- В добрый путь, ведьма! Надеюсь, тебя никакая дрянь не сожрет в дороге.
Ведьма лишь хмыкнула, не оборачиваясь. Напутствие было действительно искренним.