Колесо замерло на долгих два года. Синеокая вместе с Владычицей гнали диких через Лойнарскую гряду, далеко на север, и не случалось большей беды с самого рождения мира. До сих пор там, где прошли они, нет жизни – лишь заснеженная пустошь и мертвые скалы. Забытые города, в руинах которых лишь ветер да призраки гуляют… Тогда Бессмертный долго искал того, кто сумел бы повернуть колесо – и едва нашел. Но тот был так силен, что уничтожил Владычицу Ветра, а Синеокую погрузил в сон на века.
Смертные все забывают, как только раны земли затягиваются. Они обращают правду легендами и сказками, бают их детям и не ведают того, что чувствуем мы, всякий раз отправляясь в сон к Бессмертному. Они даже не почувствовали, когда колесо замерло вновь, пятьдесят человеческих лет назад.
Мара уже знала, что дух поведает дальше. На этот раз Королева Зимы – или Синеокая, как звал ее дух, - привела с собой Белую Смерть. И теперь гончими Дикой Охоты стали немерты… Селяне думали, что из лесов к их жилищам стягиваются волчьи стаи, но теперь ведьма поняла: все было гораздо страшнее. По городам и деревням рыскали дикие темные духи, несшие смерть и холод.
Смертная женщина чувствовала, как семя зла прорастало, крепло, как замерзало колесо… Она сама пришла, сама бросила вызов Синеокой и ее невесте. И хоть сил у нее было не так уж много, она смогла повернуть колесо.
Свет и покой, поселившийся в сердце, не желал уходить. Мара тихо спросила, уже зная ответ.
- Кто она?
Та, что дала тебе жизнь.
- Кем она возвратилась? Где ныне?
Она не возвратилась. Она выбрала покой Бессмертного – ей хотелось соединиться с ним.
Ну конечно, этого вполне можно было ожидать. Виске всегда было интересно, что находится за порогом Бессмертного.
Ты осознаешь то, что должна сделать?
Мара не осознавала – до конца. Ведьма сидела напротив древнего духа, глядела на него, а внутри разливалась странная, доселе неведомая пустота, которая была гораздо древнее той, что вечно жила в ней. Она чувствовала себя крохотной и беспомощной, не знала, как встать на ноги и сделать первый шаг. Не знала, как повернуть колесо. Лишь одно было известно ей: она должна. Не потому, что так повелел ее бог. Не для того, чтобы высвободить наконец духа из тела и позволить ему оставить тело, слившись с Бессмертным в сути своей. Она должна была просто потому, что иначе мир никогда больше не ощутит живого света, покоя и тепла…
- Нет, древний.
Глаза духа, затянутые мерцающей пеленой…
- Не осознаю.
Рука, прозрачная туманная рука, последняя ниточка благостного покоя, тянущаяся из сердца Бессмертного сюда, в мир смертных. Ниточка, которая вот-вот порвется…
- Но сделаю.
Все замерло. Все стало таким простым и понятным, словно высветилось изнутри и так и отпечаталось на сердце. Мара видела звездное колесо, медленно гаснущее, немыслимо древнее, великое. По одну его сторону из озера, до краев заполненного туманом, тянулось к небу дерево, и корни его пили пустоту, и листья пустоту пронзали, терялись в ней, тонули… А меж листьев сияли звезды, тысячи солнц, тысячи миров. Они бились, словно сердца – в едином ритме, и Мара слышала музыку в их биении. К горлу подкатил ком, а в глазах защипало. В этой песни и крылась великая истина, пронзительно сияющая. В этой простой мелодии биения жизни. Все, что есть у нас…
По другую сторону колеса не было ничего. Только темная, пульсирующая точка, ширящаяся с каждой секундой. Мара заворожено наблюдала, как вязкая мгла втягивала в себя дрожащие рядом с ней звездочки. Даже не втягивала – а словно иссушала их, обращала их в прах. Ведьма попыталась увидеть энергию вокруг точки, а когда ей все-таки это удалось, горло сдавил ледяной ужас: цветные искры медленно изменялись, становясь холодными и черными, теряя всю свою природу и свиваясь в невидимые щупальца, которые тянулись к живым огонькам силы. И один из черных канатов уже касался звездного обода, не давая колесу завершить оборот.
Ведьма судорожно вдохнула, хватая ртом воздух. Хелед смотрел на нее, и солнечные блики вспыхивали и гасли на его прозрачной коже. Лес вокруг тихо шелестел, ветер сонно перебирал листву, а где-то в ветвях беспечно щебетали птицы. Мир, хрупкий и дрожащий, такой светлый и чистый, созданный рукой великого Бога – с великою любовью… Мара ощущала себя частью этого мира, принадлежащей ему и одновременно существующей отдельно. Она была всем – как и тогда, когда соединялась с лесом. Только теперь это ощущение прочно поселилось в сердце и не желало исчезать.
- Благодарю тебя, древний, - ведьма поднялась с земли и низко поклонилась духу, закрыв глаза, - Я вспомнила все, что должна была.
Молодой хелед потянулся к ее ладони, на прощание уткнувшись в нее макушкой, и вновь принялся резвиться в воде.
Ты не боишься, дочь Бессмертного?
Мара задумчиво посмотрела в глаза древнего. Он наверняка знал ответ – но ведьма была благодарна ему за этот простой вопрос.
- Нет. Я ведь не умру.
Солнце сверкнуло там, где сияло сердце хеледа. Мара не сомневалась – он улыбнулся ей.
Верно. Тогда – славно. Возвращайся домой, девочка. В Ночь Сна ты проведешь нас, и как только последний дух уснет, ты начнешь свою дорогу. Край Синеокой – Мертволесье. Там начинается Дикая Охота. Туда ты отправишься, и там отыщешь ее.
Ведьма еще раз поклонилась. Хелед поднялся и зашагал прочь по воде – Маре казалось, что на прозрачной глади оставались его следы: блики осеннего солнца, рассыпающиеся золотом. Следом за ним, выпрыгивая из воды прозрачной рыбкой, ушел и молодой хелед, и скоро водопад скрыл их от взгляда ведьмы. Женщина еще раз окинула взором каскады воды, деревья, обступающие их со всех сторон и берег, все еще хранящий цепь ее следов. Здесь царил покой – и царить он должен еще сотни лет. И никак иначе.
Солнце все еще сияло высоко на небосклоне. Мара поспешила покинуть пронизанные светом водопады – ей хотелось до ночи добраться до северных угодий и заночевать там, как и в прошлый раз. Женщина шла быстро, рассчитав время так, чтоб до сумерек успеть пересечь все реки на пути. Вечера в Гарварне уже были холодными, и прозябать, переходя очередной брод, Мара не собиралась.
Последнюю речушку – ту самую, с полусгнившим мостиком - ведьма оставила за спиной уже под вечер, когда лес начал медленно наполняться темно-золотистым, рыжеватым сиянием. В лесу стояла тишь – только деревья шелестели кронами. Когда стемнеет, Мара уже будет засыпать, уютно устроившись у корней ясеня и ощущая в груди ласковый туман, заполнивший всю ее с того самого момента, как она увидела звездное колесо. И мысли ее будут покоиться в ладонях Бессмертного, и вспышками там будут мелькать образы – глаза матери, громадное Древо в сердце Гарварны, пляска болотных огоньков. Утробное мурлыканье серой кошки. Золотистый свет, расплескавшийся в комнате, где пахнет травами и покоем. Озорная ухмылка Даэн. Мара фыркнула – да что такое? И чего вспомнилась та девчушка с изодранными коленками? Уж лучше бы о колесе думала, глупая ведьма.
Мара не заметила, как принялась тихонько мурлыкать мелодию, невесть откуда взявшуюся в голове. Напев эхом разносился по лесу, оставаясь единственным звуком в звенящей, такой непривычной тишине.
Ведьма замерла. Пичужки, щебечущие в чащах даже под вечер, смолкли – притом уже давно. Молчали козодои, совы не перекрикивались меж собой. Скворцы, в эту пору шумящие даже на закате, сейчас словно разом сгинули. Мара нахмурилась и направила волну ощущения дальше в лес, за пределы северных угодий, к дому. Нет, там к шороху ветвей примешивались крики сычиков, где-то на болотах протяжно вскрикнул лунь… В северных угодьях же исчезли все птицы. Да и звери – Мара ощущала их, попрятавшихся по норам, едва дышащих.
Ведьма стала струной, чутко реагирующей на каждую искру энергии. Некоторые духи, особенно молодые, периодически демонстрировали свою власть обитателям Гарварны, нагоняя на них страх. Звери и птицы подчинялись древним духам – и стоило только какому-нибудь из детей Бессмертного вплести в энергию леса ощущение опасности, как животные прятались, да так, что самый искусный охотник не нашел бы. Такой властью обладали фаралла и кримхейны, тем же даром, но менее сильным, владели агалати. Еще порой так развлекались те, кого люди кликали лешими и бесями – кельди, но те могли наслать морок лишь на одно существо, не на целые семьи и стаи.