Лунный свет блестел потускневшим серебром на черной глади пруда. Белые лилии земными звездами светлели у берегов, и дурманящий аромат кружил голову. На огромном валуне у кромки воды сидела лиреана, расчесывая костяным гребнем водопад волос, напоминающий расплавленное золото. Завидев ведьму, дева вод радостно хлопнула в ладоши:
- Надо же, кто объявился! Я уж думала, что ты забыла о давешней подруге!
Ведьма склонила голову в приветствии:
- Только вчера приходила – кто ж виноват, что днем ты спишь?
Лиреана поправила венок из водорослей и сладко потянулась.
- Даже мне нужно спать. Не могу глядеть на солнце, ты сама знаешь. Но знала бы ты, колдунья, как прекрасен солнечный свет сквозь толщи воды… Ах, Мара! Знала бы ты!.. Вокруг колышутся стебли водяной травы, вода ласкает тело, а сквозь темные волны пробивается золотое сияние… Оно не жжет глаза, не впивается в кожу раскаленными щипцами – нет, оно обволакивает тебя, смешиваясь с водой и становясь с ней единым. Хочешь увидеть солнце со дна?
- Пожалуй, я откажусь – топиться пока не собираюсь, - Мара сбросила с себя одежду и вошла в воду, еще хранившую дневное тепло. Лиреана фыркнула:
- А между тем, из тебя бы получилась утопленница дивной красоты.
- Иди к лешему, - беззлобно посоветовала ей ведьма, перевернувшись на спину и глядя на луну.
- Не пойду, он старый и спит вечно, никакого веселья с ним, - парировала лиреана. Немного помолчав, дева вод обратила взор к темному небу, - Чудесная ночь… Чувствуешь?
Чувствую, подумала ведьма. Не такая, как другие. Пьянящая, наполненная предчувствием грозы, тяжелым влажным воздухом и запахом летних цветов. Пахнущая свободой, силой необузданной стихии и диким ветром. В такие ночи обычно происходит что-то великое – либо же просто идет дождь.
Лиреана наблюдала за ней, такая похожая на человека – но совсем иная. Темные ее глаза с искрами янтаря, прикрытые пушистыми ресницами, втягивали в себя все блики – как и у всех духов, очи у нее были что глубокие колодцы. Волосы ее мягкими прядями рассыпались по обнаженной груди и острым плечам, напоминая ручейки золота. Если бы человек увидел одну из лиреан – душу бы продал за то, чтобы обладать ею. Только девы вод издалека чуяли смертных и прятались от них на мягком дне. В каждом озере, в каждой речушке жила своя лиреана, рождающаяся вместе с водой и умирающая вместе с ней. Если ручей пересыхал, это могло означать лишь одно: его лиреана тоже ушла к Бессмертному.
Вода была теплой, словно парное молоко. Она ласково обнимала усталое тело, и Мара с наслаждением ощущала, как в каждой клеточке разливается покой и энергия. Ведьма вышла из воды, выжимая отяжелевшие мокрые волосы, и села подле лиреаны. Та мигом вооружилась гребнем и принялась расчесывать черные пряди. Мара позволяла это лишь ей, своей старой приятельнице, хранительнице пруда. Нежные пальцы лиреаны ловко распутывали волосы ведьмы, не выдрав ни единого волоска.
- О чем ты думаешь, колдунья Гарварны?
- О Ночи Сна, - Мара вытянула руку вперед, прикасаясь к незримому другим тонкому ручейку света, - О том, как же славно будет ощутить этот покой.
Лиреана прикрыла глаза, тихонько улыбнувшись: она любила низкий мелодичный голос ведьмы – и терпеть не могла ее немногословность. Дева вод была одной из немногих человекоподобных духов, и ей нравилось говорить, поэтому с Марой она общалась исключительно на языке ведьмы.
- А я не люблю Ночь Сна. Она означает, что я долго не смогу видеть тебя, ведьма.
Мягкий тихий смех Мары смешался с первым раскатом грома, пока еще далеким.
- Для тебя зима – это один миг, дева вод. Оглянуться не успеешь, как придет весна, и мы встретимся.
Лиреана отложила гребень и опустилась рядом с ведьмой, задумчиво глядя на темное небо.
- Миг, да… Сон ведь – что маленькая смерть. Только она может затянуться.
Ведьма молчала, ждала, когда дева вод продолжит. Та тоже коснулась пальцами нити энергии, к которой прикасалась Мара, и мягко подняла ладонь выше, к руке ведьмы.
- Все вокруг такое живое, Мара. Мы видим жизнь, мы ощущаем ее, всей своей бестелесной сутью и всем телом. Наш сон и впрямь короток – мы засыпаем уходим в вечную пустоту. Мы ощущаем, как время тянется сквозь нас. Но не всегда в этом есть тишь и покой. Во времена Белой Смерти наш сон затянулся, - она умолкла, и Мара повернула голову, чтоб видеть ее лицо, - И я впервые боялась, что не проснусь.
- Как это было? – тихо спросила ведьма. Лиреана в ответ пожала плечами.
- Как что-то неправильное, неестественное. То, что не должно было быть. Будто кто-то запер нас, и мы ощущали, как в нашей чистоте нас начинает губить холод. Мы почти умирали тогда.
Мара вновь подняла взгляд в небо. Она помнила Белую Смерть так смутно… Помнила лишь, что тогда погибла ее мать, зеленоглазая Виска. Помнила и то, что тогда впервые ощутила эту пустоту внутри себя – и абсолютную наполненность жизнью, когда зима закончилась. Лиреана верно говорила – Белая Смерть была абсолютно неестественной.
- Это было словно болезнь.
Лиреана кивнула, чуть хмуря тонкие брови.
- Да. Мне с тех пор почему-то тревожно перед Ночью Сна. Как бы снова вот так не заболеть.
Ведьма изогнула уста в ехидной улыбке.
- Ты живешь без малого тысячу лет, старушка, тебя уже никакая зараза не возьмет.
- Ах ты так?!
Лиреана принялась щекотать ведьму, и по лесу прокатился заливистый хохот. Ветер возмущенно шелестел листвой – нашли время дурачиться! Скоро буря придет, поглядим тогда на ваше веселье! Впрочем, разве может гроза причинить вред детям природы?
Золотые локоны и угольно-черные пряди смешались, разметались волнами на мягкой зеленой траве. Женщины лежали рядом, глядя в небо, медленно затягивающееся темными низкими тучами. Мара чувствовала, как они наливаются влагой, готовой вот-вот пролиться на землю. Раскаты грома слышались все ближе, и в темноте мелькали вспышки молний. Лиреана склонилась над ведьмой и поцеловала ее в лоб:
- Возвращайся в дом, колдунья. Сейчас начнется.
От девы вод пахло водорослями, глубиной и водяными лилиями. Мара усмехнулась уголками губ, ловя тонкими пальцами легкие пряди золотистых волос.
- Что мне дождь? Я не боюсь промокнуть.
Лиреана покачала головой:
- Возвращайся. Еще успеешь выкупаться в летнем дожде. А сейчас тебе нужно отдохнуть, я знаю.
Ведьма тоже знала. Поэтому не стала спорить с лиреаной и поднялась с земли. Ветер утих – еще несколько минут, и затишье сменится стрелами дождя и громовыми раскатами. Подобрав одежду, Мара обернулась к лиреане:
- И ты бы спряталась… Хотя да, нашла, кому говорить – деве вод.
Лиреана обворожительно улыбнулась, сверкнув темными, как ночь, глазами.
- Раз ты просишь – так уж и быть.
С этими словами златовласая девушка поднялась на ноги и направилась к пруду. Гладь даже не колыхнулась, когда лиреана вошла в воду. Казалось, она сама становилась водой. Золотистые волосы, коснувшиеся глади пруда, словно растворялись в темных глубинах, превращаясь в отсветы молний. Лиреана исчезла во тьме прохладных вод, уходя на мягкое дно в свою колыбель. Мара почти видела, как мирно спит дева вод среди стеблей водорослей.
Первые капли дождя настигли ведьму у самого дома. Тяжелая капля оставила след на бледной щеке, задержалась на подбородке, а затем затерялась в темной волне волос, перекинутых на грудь. Ведьма поглубже вдохнула дурманящий запах дождя, позволив себе вымокнуть до нитки. Очередной сполох зарницы осветил ее, замершую в нескольких шагах от крыльца. Дождь хлестал плетьми капель нагое тело, а ведьма улыбалась…
Войдя в дом, женщина развесила мокрую одежду на веревках в углу. Огонь в очаге давно уж потух, и комнату заполняла темнота. Ведьма тихо прошла в спальню. Отыскав подушку и пару простыней, Мара застелила себе постель. Гроза за окном бушевала, капли барабанили по стеклу. Этот звук всегда успокаивал ведьму. Забравшись на печь, колдунья укрылась второй простыней – слишком жарко еще для одеял – и прикрыла веки. Дождь убаюкивал ее. Шум снаружи казался материнской колыбельной. Мара смутно помнила руки матери и ее красивое лицо, но каждую ночь слышала слова старой, давно забытой смертными колыбельной песни. Ночь сама напевала ее ведьме, и женщина, приходя в свой дом под утро и забываясь во сне, спала спокойно. Она не видела кошмаров и не металась в беспамятстве. Она проваливалась в густую темноту, где был лишь ускользающий силуэт и тихий, ласковый голос.