Вскоре все развеселились. Было много съедено и еще больше выпито. Лица раскраснелись, остроты сыпались градом. А Дуботолк пил и ел больше всех, отпуская шутки, от которых все надрывали животики.
И злоба моя постепенно прошла. Я даже был благодарен Дуботолку, что он задержал меня тут.
А потом снова были танцы, и лишь часов в пять ночи гости начали разъезжаться. Дуботолк уезжал одним их последних. Проходя мимо нас, он подошел ближе и хрипло сказал:
— Вот что, хлопец. Приглашаю тебя ко мне через день на холостую пирушку. А как ты, донька, может, и ты поедешь к нам, с падчерицей посидишь?
— Нет, дяденька, спасибо. Я останусь дома.
Богатырь вздохнул.
— Губишь ты себя, доня. Ну, хорошо. А тебя жду. Смотри.— И, повернувшись ко мне, говорил дальше: — У меня дом без этих заморских штучек, тебе это интересно.
Мы раскланялись с ним, искренне попрощался я со Светиловичем.
Дом пустел, утихали шаги, он вновь становился глухим и немым, возможно, еще на восемнадцать лет. Слуги ходили и гасили свечи. Она исчезла, и, когда я вошел в зал, увидел ее в сказочном наряде возле пылающего камина. Опять в темноту погрузились углы зала, в котором еще, казалось, жили звуки музыки и смех. Дом вернулся к своей обычной жизни, темной, глухой и мрачной.
Я подошел ближе и вдруг увидел ее бледное лицо, на котором угасали последние следы радости. Ветер завыл в дымоходе.
— Пан Белорецкий,— отозвалась она.— Как глухо. Я отвыкла от этого. Пройдемся с вами еще один вальс, прежде чем навсегда...
Голос ее пресекся. Я положил руку на ее стан, и мы, подчиняясь внутренней музыке, все еще звучащей в наших ушах, поплыли по залу. Шарканье наших ног глухо отдавалось под потолком. Мне было отчего-то даже страшно, словно я присутствовал на похоронах, а она опять переживала весь вечер. Стан ее, тонкий и гибкий, немного качался под моей рукою, развевалась ее вуаль, жаром вспыхивало платье, когда мы попадали в отблеск каминного пламени, становилось голубым, когда мы попадали в темноту. Этот старинный наряд, эта вуаль, которая касалась иногда моего лица, этот стан под моей рукою и задумчивые опущенные ресницы, наверное, никогда не будут забыты мной.
И вдруг она притронулась лбом на мгновение к моему плечу.
— Все. Не могу больше. Довольно. Это все. Спасибо вам... за все.
Я посмотрел на нее и увидел глаза, которые блестели от невыплаканных слез.
Это было действительно все. Она пошла в свою комнату, а я все смотрел на маленькую фигурку в старинном наряде, которая шла по залу, теряясь в темноте под взорами предков со стены.
Я забыл в эту ночь погасить свечу на столике окна и лежал в широкой, как луг, кровати, уже засыпая, когда мою дремоту прервали опять шаги в коридоре. Зная, что снова никого не замечу, если выгляну, я лежал спокойно. Скоро шаги исчезли. Я начал было снова дремать, когда внезапно встрепенулся.
Через стекло окна смотрело на меня человеческое лицо.
Оно напоминало лицо маленькой обезьяны, но очень заостренное снизу. Человек был вправду очень маленький (я видел его почти по пояс), в зеленом кафтане с широким воротником. Это был человек и все-таки нечеловеческое существо. Его головка была сдавлена с боков и неестественно вытянута в длину, редкие длинные волосы свисали с нее. Но самым удивительным было лицо Малого Человека. Оно было почти такое же зеленое, как одежда, рот большой и без губ, нос маленький, а нижние веки были непомерно большие, как у жабы. Я сравнил его с обезьяной, но скорее это было лицо настоящей жабы. И глаза, широкие, темные, смотрели на меня с тупой злобой и еще чем-то непонятным. Потом появилась неестественно длинная тонкая рука. Существо глухо застонало, и это пробудило меня от оцепенения. Я бросился к окну и, когда уткнулся в стекло, заметил, что Малого Человека нет. Он исчез.
Я с треском отворил окно — холодный воздух хлынул в комнату. Высунув голову, я смотрел во все стороны — никого. Он как испарился. Прыгнуть вниз он не мог, в этом месте под двумя этажами был еще третий (дом стоял частично на склоне), окна справа и слева были закрыты, да и карниз был такой узкий, что по нему не пробежала бы и мышь. Я затворил окно и задумался, впервые поставив под сомнение свои умственные способности.
Что это было? Я не верил ни в Бога, ни в призраки, но живым человеком это существо быть не могло. Да и откуда оно могло появиться, куда могло исчезнуть? Где могло существовать? Что-то недоброе и таинственное было в этом доме. Что это такое? Неужто вправду призрак? Все мое воспитание восставало против этого. А может, я пьян? Нет, я почти не пил. Да и откуда появились бы опять те шаги, которые сейчас звучат в коридоре? Звучали ли они тогда, когда я видел лицо этого чудовища в окне?