Выбрать главу

— Н-не знаю.

— Ну а скажите, не было ли у вас никаких подозрений насчет Вороны? Скажем так, Ворона делает предложение Яновской, получает гарбуза и потом, чтобы отомстить, начинает выкидывать шуточки с дикой охотой. Вы не слышали о сватовстве? Да, да, еще два года назад, при жизни Романа, он предложил этому тогда почти ребенку руку и сердце. Поэтому и на вас злится, поэтому и ссоры искал, а когда не полу­чилось — решил убрать вас с дороги. Я только думал, что это будет немного погодя.

Я задумался.

— Признаюсь вам, такие мысли у меня были. Воз­можно, я даже дал бы им волю, если бы не знал, что Ворона лежит раненый.

— Это как раз ерунда. Почти сразу после вашего ухода он явился к столу, зеленый и мрачный, но почти трезвый. Кровопускание помогло. Он был за­мотан бинтами, как кочан капусты, один нос и глаза смотрели. Дуботолк ему: «Что, хлопец, стыдно, на­пился, как свинья, меня на дуэль вызывал, а нарвался на человека, тебе задавшего чесу?» Ворона попробовал улыбнуться, но от слабости покачнулся: «Сам вижу, дядька, что я дурак. И Белорецкий так меня проучил, что я больше никогда лезть к людям не буду». Ду­ботолк только головою покачал: «Вот что горелочка, сила божья, с остолопами делает». А Ворона ему: «Я думаю, надо у него прощения просить. Неудобно. Все равно как позвали в гости и пробовали выстегать». Потом подумал. «Нет,— говорит,— прощения про­сить не буду, злюсь слегка. И, в конце концов, он удов­летворение получил». И я вам скажу еще, он сидел с нами, а мы пили до самого рассвета. Дуботолк до того напился, что начал воображать себя христианским мучеником при Нероне и все силился положить руку в блюдо со жженкой [25]. Этот твой секундант, оболтус лет под сорок, все плакал и кричал: «Матушка, приди сюда, погладь меня по головке. Обижают твоего сына, не дают ему больше горелки». Человека три так и уснули под столом. Никто из них не выходил ни на ми­нуту, так что к дикой охоте ни Ворона, ни Дуботолк отношения не имеют.

— А вы что, и Дуботолка подозревали?

— А почему нет? — жестоко ответил Светилович.— Я никому сейчас не доверяю. Дело идет о Надее Романовне. Что ж я Дуботолка буду отсюда, из подозреваемых, исключать? По какой причине? Что добрый он? Ого, как человек прикинуться может! Я и сам... вчера даже не подходил к вам во время дуэли чтобы не подозревали, если они преступники. И сейчас не буду подходить, не стоит. Я и вас подозревал: а вдруг... да потом спохватился. Известный этнограф идет в бандиты! Ха! Так и Дуботолк мог ягненком прикинуться. А главное, не понравился мне его этот подарок, портрет Романа Старого. Как будто нарочно, чтобы девушку из колеи выбить.

— А что,— встрепенулся я.— В самом деле подо­зрительно... Она сейчас даже у камина сидеть боится.

— То-то же,— угнетенно согласился Светилович.— Стало быть, не он король Стах. Подарок этот как раз в его пользу свидетельствует. И вчерашнее событие.

— Слушайте,— продолжил я.— А почему бы не допустить, что король Стах — вы. Вы ведь пошли вчера позже меня, вы ко мне безо всякого основания ревнуете. Вы, может, мне просто глаза туманите, а в самом деле, едва только я вышел, как вы: «По коням, хлопцы!»

Я ни минуту не думал так, но мне не понравилось, что доверчивый искренний парень сегодня держит себя как недоверчивый дед.

Светилович смотрел на меня, как одурелый, морг­нул раза с два глазами и внезапно захохотал, сразу превратившись опять в доброго чистого юношу.

— То-то же,— ответил я его тоном.— Не болтайте на таких стариков, как Дуботолк, напрасно. Оскорбить человека недолго.

— Да я и не думаю сейчас на него,— все еще сме­ясь, ответил он.— Я ведь говорил, они были со мною. Когда начало светать, Вороне стало очень плохо, по­шла опять кровь, начал бредить. Послали одного за дедом-знахарем, потом даже врача привезли, не по­ленились в уезд поехать. Приехал он совсем недавно и приговорил Ворону на неделю постельного режима. Сказали, что произошло случайно.

— Ну а кто бы еще мог быть?

Мы перебрали все окрестности, но ни на ком не остановились. Думали о Бермане даже и, хотя пони­мали, что он — теленок, решили написать письмо к знакомым Светиловича в губернский город и уз­нать, как он там жил прежде и что он за человек. Это было нужно потому, что он был единственный из лю­дей яновских окрестностей, о котором мы ничего не знали. Мы гадали и сяк и так, но ни до чего не могли додуматься.

— Кто богатейший в окрестностях Болотных Ялин? — спросил я.