— Вы победили?
— Мы не дрались. Все обошлось мирно, — вокруг не осталось никого, и я удивленно поняла, что ничего не чувствую в нем, ни любопытства ни сочувствия… ничего, только бесконечную прохладу и силу, надежность скалы среди ледяных волн, — а что с тобой? Тебя кто-то обидел?
Совсем ничего. Пустота. Что же такое надо сотворить с человеком, чтобы все его чувства стали такими вот? Холодными. Даже его интерес ко мне, его искреннее желание помочь так смерзлись, покрылись инеем, что стали почти неотличимы от общего ровного фона, хотя они были совершенно точно!
Но как же приятно окунуться в эту ледяную душу! И почему я раньше не видела? Не открывалась до такой степени, чтобы ощутить это?
Огонь в душе опал, угас, растворяясь в этом блаженстве. Я уже сама прижалась нему, впитывая его спокойствие и чувствуя, как смыкаются вокруг щиты. Вокруг? Вокруг нас двоих!
Каким-то невообразимым образом, мужчина оказался внутри барьера, который обычно отделяет человека от мира. Внутри моей души, по сути!
Да какая разница… внутри, снаружи… все было неважно. Боги отдали меня ему со всеми потрохами, так чего же удивляться такой малости?
Но как же хорошо!
— Не пугай меня, расскажи, что случилось? — он даже не попытался отстраниться, задавая этот вопрос, прижал мою макушку подбородком, будто опасаясь, что сбегу, зарылся пальцами в растрепанные волосы, — или это просто…. ну…у женщин бывает… регулярно?
Льдинки заплясали в его душе. Вот эта льдинка — тревога, вот эта — насмешка, вот эта — желание помочь. Не знаю, как такое возможно. И не хочу знать.
— Нет, не это. Прости, как-то случайно вышло. С сыном пообщалась.
— Что ж он такого сказал?
— Это не он. Это я…. Поговорили по душам, называется. Прости, мне тяжело про это говорить. Да и нельзя.
— Ладно, не будем говорить. Только не плачь, хорошо? — такой теплый голос из такого холода! Невозможно! — Все ведь хорошо, да? Все будет хорошо. Ну, прекращай лить слезы, а то писать нечем будет.
Неожиданное окончание его воркующей фразы выбило едва успокоившееся дыхание. Воздух заклокотал в горле, не то смехом, не то стоном, не то предсмертным хрипом, возвращая желание жить. В конце-концов, он прав. Все не так плохо. Вернее, плохо, конечно, но это же не повод так раскисать.
— Ну вот, совсем другое дело. А то затеяла глупость, рыдать тут при всем честном народе. Пойдем-ка, пройдемся лучше. И ты мне спокойно все расскажешь. Без истерик.
Он говорил все еще мягко, но тон не допускал возражений. Больше не было тут мужчины, терпеливо подставляющего плечо под женские слезы. Сейчас тут был грозный конунг, требующий отчета, хоть и в весьма мягкой форме.
— А ты… ты же с дороги. Устал… — это вовсе не было возражением, просто от удивления язык принялся молоть всякую чушь. Будто он сам не знает, что делает!
— Ничего, мы далеко не пойдем. Тут в лесочке есть бревно поваленное, на нем вечерами влюбленные парочки всякими глупостями занимаются. Вот туда и пойдем.
Бревно было так надежно замаскировано бушующими кустами жасмина, что если бы не утоптанная тропинка, вытоптанная, видимо, многими поколениями упомянутых Храфном влюбленных парочек, найти его было бы невозможно. Я все еще позорно хлюпала носом, но вытереть его было нечем, а рукавом как-то неудобно. Взрослая тетя все-таки! И ждать помощи неоткуда. Если бы у усевшегося верхом на бревно вояки оказался носовой платок, я скончалась бы на месте от культурного шока! Но, судя по насмешливо-сочувствующим глазам моего собеседника, подобная участь мне не грозила.
Мы долго молчали. Разглядывали густую листву, солнечные лучи, изредка пробивающиеся через эту живую завесу, не то собираясь с мыслями, не то надеясь, что говорить и не придется.
— Ладно, давай, рассказывай, что там с тобой происходит?
— Уточни.
— Ты смотришь на меня, как на страшилище какое. Особенно после того, как приехал Торвальд. Но если я такой уж ужасный, то зачем ты сунулась под ту стрелу? И как ты вообще о ней узнала? Говори, я не люблю таких секретов, от них может приключиться много бед.
Прислушаться к себе. Что там? Что надо сказать, а что нужно скрыть? Какие слова найти, чтобы было понятно? Как вообще такое можно объяснить?