Вдруг женщину потянуло вниз, начала складываться. Неужели и она… на колени хочет… перед ним… Почти как тот парень, просивший оставить в живых.
Ши ухватил её за локти, дёрнул вверх.
‒ Я же говорю: не занимаюсь таким. Найдите того, кто сможет изгнать. Выйдет из тела, тогда разберусь.
Она не слышит. Не желает слышать. С мольбой заглядывает в лицо, восклицает своё, перебирает бесконечно одни и те же слова: помоги, пожалуйста, прошу, сын.
Теперь что, нарочно, ситуация будет повторятся до бесконечности? Ещё раз, ещё раз, ещё. Как наказание. Или напоминание. Или предостережение.
Набор действий тот же, а смысл другой. Совсем. И как Ши должен поступить?
‒ Помогите. Пожалуйста! Вы ‒ моя последняя надежда. Он же, мой мальчик, он… Он единственное, что у меня есть. Я не могу оставить так. И ждать нельзя. Вдруг случится что-то непоправимое. А вы ведь… Мне сказали, вы лучше всех. Сколько потребуете, заплачу. Отдам всё. Мне не жалко. Только сделайте что-нибудь. Только помогите моему…
Она никогда не замолчит.
‒ Пойдёмте. Где он? Но я не обещаю. Ничего. Совсем ничего.
Обычный многоэтажный дом, обычная квартира, заперта на два замка. Один точно не отопрёшь без ключей. Благоустроенная камера заключения. Ещё повезло, что этаж высокий, не выскочишь из окна.
Внутри тоже ничего особенного. И тихо. Никто не изображает из себя загнанного, попавшего за решётку зверя. Хотя и комната на замке. Двойная забота: обезопасить не столько тех, кто снаружи, сколько того, кто внутри. А усталый, почти отчаявшийся взгляд, вновь наполнен мольбой и надеждой. Надоело под его прицелом, сбежать хочется.
Ши щёлкнул замком, открыл дверь и, переступил за порог, тут же закрыл её за собой.
Мальчишка сидел за столом, спиной ко входу. Обернулся, когда Ши вошёл, чуть сощурился, осматривая оценивающе.
‒ Ты зачем явился? Мама просила?
Внешне мальчишка как мальчишка. Лет, наверное, двенадцать. Почти ребёнок, но уже появились первые признаки взрослости. Голос то низкий, то высокий, с хрипотцой. Ломается. Но не факт, что только от возраста.
‒ Да. Просила.
‒ Опять она, ‒ мальчишка скривил рот, одновременно обиженно и снисходительно. ‒ Это с ней что-то не так, а не со мной. Придумала фигню какую-то и теперь всех достаёт. А вы все ей верите. Духи, призраки, демоны. Хрень какая-то. Ты тоже думаешь, что так правда бывает?
Ши не думал, он знал. Точно знал. Что бывает, и не только такое. И мальчишка перед ним не самый обычный. Точнее, как человек-то он ‒ ничего особенного, если бы не живущая в его теле посторонняя сущность.
Для большинства неощутимо, а Ши её чувствовал. Чётко. Отклонениями в физиологических показателях, особым воздействием инфернальной составляющей. А так бы тоже купился. На обычный подростковый трёп, на пренебрежение материнскими заботами, на неуверенность и страх, прикрываемые нахальным вызовом. Ну, не справляется мать с сыном, вот и ищет странные оправдания для своей несостоятельности.
Слушал, что говорит мальчишка, не возражал. Ждал, что тот дальше предпримет. Не совсем он, управляющий его телом дух. Может, тоже купится, поверит, что Ши знает, как от него избавиться.
‒ Лучше уходи.
‒ Не могу.
‒ Уходи! ‒ мальчишка не выдержал, вскочил со стула. ‒ Надоели вы все! Чё вы мать слушаете? Почему вы ей верите, а мне нет? Я похож на сумасшедшего? Это она сама больная на голову. ‒ Орал, так что мышцы на шее вздувались от напряжения, и кулаки сжимались, белели остро выступившими костяшками. ‒ Достали все! Достали! И ты! Убирайся! Катись отсюда!
Мальчишка сорвался с места внезапно. В какой-то мере Ши ожидал, но рассчитывал, что дух ограничится криками, уговорами, истерикой, надеясь убедить его в своей человеческой обычности.
Да уж какая тут обычность с подобной стремительностью движений, со злостью и силой, которой никак не мог обладать двенадцатилетний пацан? Он попытался не ударить, а по-кошачьи повиснуть, вцепиться ногтями, сразу пустить кровь. И не боялся за себя. Потому что духу дела нет до чужого жизни.
С ним приходилось даже сложнее, чем с тем рыжим парнем из лаборатории, ещё одним образцом, профессионально натаскиваемым на драку и убийство. Мальчишка-то как раз драться по-нормальному не умел. Вёл себя по-звериному, изворачивался, выкручивался, как резиновый, царапался, кусался, рычал. А Ши был ограничен в методах: только поймать, смять, зафиксировать, чтобы лишить возможности шевельнуться. Не бить же серьёзно ни в чём не повинного пацана.
Духу дела нет до физической боли. Не замечает, не чувствует, не жалеет. Может, ещё и удовольствие получает от чужих страданий. Легко распоряжается оказавшимся в его власти телом.