Морской бык поднял один из ластов и громовым голосом потребовал:
— Поднимите головы и слушайте меня!
Все подчинились, хотя в большинстве глаз горел панический страх. Ветланы понимали, что прогневали Ульвургана, и готовы были заплатить любую цену, которую он сейчас им назначит. Но божество не успело произнести больше ни слова. Едва оно открыло рот, как Джерим зашелся в кашле, словно его грудь терзали десятки демонов, И прямо на глазах собравшихся грозный бог снова превратился в Шамана. Едва превращение закончилось, приступ кашля у вендийца прошел. Великий повернулся к дерзкому и сурово спросил:
— Кто ты?
Джерим ответил длинной фразой на языке, совершенно незнакомом ни Конану, ни тем более ветланам. Лицо старика исказила немыслимая гримаса, он резко развернулся и вышел из круга. Шаман собрал все свои силы, чтобы не побежать. Впервые за долгие годы ему было страшно, страшно так, что мысли путались в голове и земля уходила из-под ног. Фраза, которую он услышал от незнакомца, напомнила Великому о самом страшном преступлении, свершенном им много лет назад. Ужас ледяной волной окатил старика. Этот высокий стройный юноша с такими странными рыжими глазами принес ему смерть. Угроз Конана Шаман не испугался, ибо обладал такой силой, что ни один смертный не мог причинить ему вреда, но второй чужак… Слова, произнесенные им, огненными буквами горели в мозгу колдуна, терзали его душу, пробуждая воспоминания, которые он столько лет старался заглушить. И вот теперь, когда ему это удалось, когда он успокоился и уверовал в свое бессмертие, все рухнуло. Не думал он, что смерть все-таки настигнет его, придет так внезапно, так не вовремя. А может, и киммериец не так прост, как кажется? О боги! Сколько неразрешимых вопросов сразу обрушилось на его седую голову!
Животный ужас гнал Великого домой, но лицо старика не выражало ничего, напоминая застывшую маску, в то время как его мозг лихорадочно работал. Надо было срочно избавляться от непрошенных гостей. Но как? Ветланы — народ миролюбивый и добросердечный, они никогда не нарушат законов гостеприимства и не причинят гостям никакого вреда. Значит, надо убедить их, что чужаки принесли с собой зло. Что с их приходом на северный народ обрушатся всевозможные беды. И тут Великого осенило. Он остановился, и по морщинистому лицу разлилась блаженная улыбка. Он придумал, как настроить людей против чужаков! Пусть ни у кого не поднимется рука на гостей, но ведь их можно прогнать! А издалека этот рыжеглазый юнец не сможет дотянуться до него. Вряд ли он обладает достаточной для этого силой. Во всяком случае, свою драгоценную жизнь Шаман сумеет сохранить.
Вернувшись в свой умран, который заботливые женщины уже успели починить, старик прогнал всех и начал готовиться к сильному заклинанию. Когда-то давно, так давно, что теперь уже Шаман не мог и вспомнить когда, он научился общаться с силами природы. Теперь Великий намеревался обрушить на головы ветланов страшную бурю. Несмотря на преклонный возраст, голова Шамана работала прекрасно, и память еще ни разу не отказывала. Он без труда вспомнил нужные слова, произнес истинные имена метра, снега, воды, солнца и заставил их вести себя так, как ему было нужно. Стихии негодовали, сопротивлялись, но не могли устоять против человека, владеющего тайной истинных имен.
И Стихии ополчились против ни в чем не повинных ветланов. Казалось, небо смешалось с твердью земной. Солнце исчезло, словно никогда и не существовало. Невероятной силы ветер поднял еще не растаявший снег и закружил иго в демонической пляске. Куски льда, плотные комья снега обломки деревьев и кустов скручивались в гигантские спирали и неслись по побережью, сметая все на своем пути. Огромные волны вставали стеной и с грохотом обрушивались на берег, круша лодки, унося в пучину людей. Умраны складывались и падали. Буря выла, стонала, вопила, и в ее смертном вое тонули крики, стоны и мольбы несчастных.
Посреди этого безумия стоял, воздев над головой руки, Великий Шаман, выкрикивающий заклинания. Вдруг он хлопнул в ладоши, и Стихии покорно угомонились. Снова засияло солнце, море послушно втянуло назад дикие волны, ветер шершавым языком разровнял вздыбленную землю и затих. Разрушения оказались настолько велики, что ветланы даже не смогли сразу осознать, какая беда пришла на их землю. Уцелело всего несколько жилищ, погибли люди пропали дети. Старики спешно отправились к Великому за помощью и советом, как делали это всегда, когда в стойбище случалось что-нибудь необычное. Шаман встретил их приветливо и, обеспокоено вглядываясь в испуганные лица, сказал:
— Келе обозлились на вас, ветланы. Вы приняли чужаков как родных. Вы устроили праздник, не принеся жертвы Ульвургану. Вы разрешили вернуться сестре охотника, опозорившего себя ложью, и даже позволили ей прийти на праздник,
— Что же нам делать, Великий?
— Я попытаюсь договориться с келе. Я буду просить богов даровать вам милость. Но вы должны принести богатые дары, чтобы жертва была принята. А чужаки должны немедленно уйти из стойбища. И не только из стойбища. Пока они не удалятся отсюда на расстояние не меньше пяти дней пути, я ничего не могу обещать вам. И женщина пусть уходит с ними.
— Благодарим тебя, Великий. Ты всегда был добр к нам.
Если бы кто-нибудь из покидающих умран Шамана обернулся, он увидел бы довольную улыбку на лице старика. Его замысел удался! Скоро чужаки исчезнут из его жизни навсегда, все снова пойдет своим чередом. А этот наглый юнец, осмелившийся грозить ему, самому мудрому и сильному магу из всех когда-либо ступавших по этой земле, пусть кусает себе локти. Не должен щенок тявкать на седого пса, не может шакал противостоять матерому волку.
Старейшины вернулись в разрушенное стойбище и поведали всем, что сказал Великий. Люди, слушая их, согласно кивали. Шаман всегда умел договариваться с келе, и никто не осмеливался ему перечить. Обсудив все между собой, решили направить к умрану Уквуны двоих: Таграя, лучшего охотника, и Айвана — самого старшего. Таграю очень не хотелось нести такую ужасную весть, ибо он всем сердцем любил Анкалю и вовсе не желал, чтобы она покинула стойбище, но слово старших — закон. Опустив голову, он поплелся следом за Айваном.
Уквуна и ее гости занимались починкой жилища, но, увидев приближающихся Таграя и Айвана, оставили свои дела, и хозяйка пригласила всех внутрь. Когда все уселись на мягких шкурах, старик сказал:
— Мы были у Шамана. Он сказал, что келе прогневались на наш народ. Нельзя было привечать чужаков. Нельзя было пускать обратно сестру того, кто осквернил себя ложью. Вы должны уйти.
— И ты поверил этим сказкам? — вскричал Конан, — Ваш Великий спятил!
— Великий стар и мудр. Он всегда заботился о нас. Не порочь его.
— Не горячись, Конан, — заговорил Джерим. — Прости его, Айван, Он молод, его язык иногда опережает мысли,
Киммериец удивленно взглянул на друга, но тот лишь улыбнулся ему в ответ, и Конан решил помолчать и посмотреть, что будет дальше.
— Анкаля, — вдруг встрепенулся Таграй. — Ты знаешь, что я всегда мечтал стать твоим мужем. И если тебе придется покинуть стойбище, я уйду вместе с тобой. Я так решил.
— И ты не горячись, Таграй, — повернулся к нему Джерим. — Я хочу обратиться к тебе, Айван. Скажи, в стойбище до нас появлялись когда-нибудь чужаки?
— Очень редко.
— А как вы принимали их?
— Так же, как и вас.
— И келе гневались?
— Никогда.
— Почему же они так рассердились сейчас? Ведь мы пришли с чистым сердцем и вовсе не желали никому зла.
— Может, потому, что вы привели сестру Млеткена?
— Даже если Млеткен и солгал, о чем никто, кроме Шамана, ничего не знает, почему его сестра должна отвечать за его ошибки? Она страдала в чужих землях и больше всего хотела вернуться к своему народу, который очень любит. Разве она поступила плохо?
— Нет. Ее вины тут нет.