Второй неизвестный сделал пару шагов сторону, вновь захрустев гравием.
— Ага, тут еще один клиент лежит. И тоже вокруг кусты обгорели. Причем сам целехонький. Хотя нет, вру — тоже в подпаленный, разве что ожоги не свежие, видно, что уже заживать начали. Странное дело.
— Давай вокруг осмотримся, может что интересное найдем. Не с неба же они сюда свалились!
Голос у второго неизвестного был в противовес его напарнику высокий и скрипучий. Токсин прямо представил себе, как гуляет острый и сильно выступающий кадык под кожей, пока тот разговаривает. Тот, тем временем, судя по скрипу амуниции и лязгу оружия, зацепившегося за пряжку рюкзака, присел на корточки.
— Слушай, а этот вроде дышит еще. Только квелый совсем, того и гляди скопытится.
Над головой Токсина тоже раздался шорох.
— Погоди-ка!
К онемевшей и ломкой обугленной коже на шее, болезненно надавив на нее, прикоснулись чьи-то пальцы.
— Охренеть, этот кусок шашлыка тоже еще живой каким-то чудом жив! Да уж, неисповедимы пути Стикса!
Обладатель низкого голоса хмыкнул с неподдельным изумлением. Тут вновь отозвался носитель дребезжащего фальцета
— Чего делать будем? Брать с этих голожопых нечего, что было, сплавилось и сгорело. Добьем?
Первый некоторое время молчал, сохраняя неподвижность. После с узнаваемым звуком поправил лямку ремня автомата на плече.
— Нет! То, что они выжили — не просто так. Стикс так захотел! Доставим старейшине, пусть она решает, что с ними делать.
Низкий и хриплый баритон еще что-то обсуждал с носителем фальцета, но сознание Токсина утратило концентрацию и снова соскользнуло в пучину бессознанки, утратив связь со временем и реальностью.
Потом его куда-то несли, потом везли на трясской машине, отчего боль от изуродованной огнем и пропечённой до мышц и костей кожи на ухабах пробивала даже сквозь наркотик. В конце концов он вырубился и погрузился в уютную темноту.
Сколько прошло времени сказать было сложно. Когда действие спека прекратилось окончательно, он провалился в горячечный бред, где видения мешались с реальностью, а общим фоном ко всему происходящему была жуткая боль во всем теле. Особенно больно было в районе спины, ягодиц и ног — там, где тело соприкасалось с сухими и жесткими словно наждак простынями. Ожоги раздирали плоть, проникая внутрь, словно раскаленные рыболовные крючья, которые то и дело кто-то безжалостный с садистским удовольствием вырывал из тела прямо с мясом. Хуже всего приходилось глазам. Хотя, правильнее будет сказать — глазницам, потому что глаз у него больше не было. Или, если точнее, пока что не было. Чьи-то заботливые руки, нашептывая мелодичным девичьим голосом нечто убаюкивающее и успокоительное обработали обожженное и изуродованное тело прохладной мазью, запаха которой он не ощущал — обоняние пострадало наравне со зрением, перебинтовали ему сначала голову, а потом и все прочие пострадавшие части тела. И теперь под повязкой глазницы пекло так, словно их выжигали газовой горелкой. Этот жар плавил мозг и без того пребывавший не в лучшей своей форме и на Токсина волнами накатывали волны горячки и бредовых видений, перемежавшихся с моментами полной отключки.
Время, казалось, остановилось, превратившись в густую древесную смолу. А он, словно доисторическое насекомое, застрял в нем, готовясь стать вековечным украшением кусочка окаменевшего янтаря, которое спустя эпохи неизвестный археолог выкопает из наносных слоев почвы.
Он совершенно утратил представление, сколько минут, часов, недель или месяцев прошло с того момента, как вражеский ПТУР прожег кумулятивной струей направленного взрыва броню БМП, в десантном отсеке которой он находился. Счет времени теперь велся сменой повязок, промокших от гноя и сукровицы, что выделяла его потрескавшаяся и изуродованная плоть. Неизвестная (судя по голосу это была довольно молодая девушка) приходила, осторожно и заботливо выполняла свои сестринские функции, что-то сострадательно говоря ему в процессе медицинских манипуляций, а потом вновь оставляла наедине с его персональным адом, палаческой дыбой, в которую превратилась клетка его изувеченного тела, что словно плетью-семихвосткой терзала болью измученный дух.