Неожиданно из ночного сумрака выступил человек в темной одежде:
– Я здесь, госпожа.
– Ты сделал все, что нужно, Баязет?
– Да, госпожа. Здесь есть ход, неподалеку. Я добился, что мой командир поставил меня именно на этот пост. Если ты будешь идти тихо, тебя не заметят и ты подойдешь к самому валу.
– Молодец, – сказала она. – Скажи мне, Баязет, а тебе-то, как другим, не обидно, что иноземцы осквернили святое место? – Если у этого человека есть сомнения, надо знать это сейчас. Лучше убить его, пока он ее не предал.
– Я не ашкуз, – ответил воин, вспыхнув. – Мне нет дела до святынь Бартатуи и его племени. Я только хочу отомстить за своего господина, Кахлага, предательски убитого Учи-Каганом. – Этот титул Баязет произнес с особым сарказмом.
– Отлично, – ответила Лакшми. – Смотри не забудь об этом. Они так были заняты своим делом, что не заметили: вслед за ними к проходу на Курганы проскользнули еще два темных человеческих силуэта.
Сонные часовые мгновенно вскочили на ноги, увидев приближающиеся к ним черную, похожую на призрак фигуру. Они подняли пики. Незнакомец откинул покрывало – это была прекрасная молодая женщина.
– Скажите своему господину, что Лакшми здесь, – проговорила красавица.
Часовой позвал командира.
– Господин Хондемир велел пригласить вас, госпожа, – сказал он. Его серебристый шлем блестел при свете факелов. – Я отведу вас к нему.
Они прошли по притихшему лагерю. Даже отпетые бродяги, пришедшие по зову Хондемира, в ночь перед большой битвой не бражничали. Командир привел женщину к подножию огромного кургана. Окинув взглядом высящиеся вокруг могильники, Лакшми увидела, что этот курган – величайший из всех.
– Теперь надо забраться наверх, – сообщил командир. – Господин Хондемир на вершине. Наши люди трудились там весь день, помогая ему в его приготовлениях. После заката он запретил подниматься наверх всем, кроме вас, когда вы придете.
Лакшми кое-как сумела вскарабкаться на вершину кургана, который оказался даже огромней, чем представлялось снизу. Ноги у красотки и так устали от долгой скачки, теперь же молодая женщина чуть не падала от изнеможения. Однако нельзя показываться на глаза Хондемиру в мгновения слабости. Лакшми постояла немного на месте и собралась с силами. А потом двинулась вперед твердой, уверенной походкой, хотя все тело, с головы до пят, нестерпимо ныло.
– Я здесь, Хондемир, – проговорила она спокойно и решительно.
– Я вижу, – ответил маг. Выглядел он необычно: красный плащ, пропитанный кровью кхитайских драконов, серебряные а золотые нити, короткий покров из кожи, святой триста лет назад с принцессы из Заморы, плененной и принесенной в жертву туранским магом.
– Ты принесла то, что мне нужно?
– Да, этого должно хватить. – Она достала из-под полы плаща шелковую сумочку и маленький стеклянный сосуд. Хондемир взял все это у нее и повернулся к небольшому сооружению, находившемуся на кургане, рядом с высоким металлическим шестом, на котором при лунном свете красовались раздуваемые ветром конские хвосты и скалился череп какого-то неведомого животного.
Сооружение напоминало маленький алтарь, сделанный из дерева и кожи. По углам алтаря свисали ремни, украшенные странными рисунками, похожими на те, что красовались на плаще Хондемира. Лакшми смотрела в восхищении – здесь сосредоточились такие колдовские силы, каких она и вообразить себе не могла. Фигурки, изображенные на ремнях, казалось, диковинным образом извивались и корчились прямо у нее на глазах.
Вокруг кургана Лакшми увидела огни туранско-согарийского лагеря. Дальше в степи мерцали бесчисленные костры гирканийской орды. Их было столько и горели они так ярко, что у женщины перехватило дыхание.
– Вот почему ты не позволяешь своим людям подниматься сюда ночью, сказала она. – Да, такое зрелище и сильного человека приведет в отчаяние!
– Есть и другие причины, – ответил Хондемир. – Сейчас это место уже укрыто чарами. Никому не позволено ступать сюда, кроме меня, тебя и княжны Ишкалы. Звезды уже на положенных местах. Луна в нужной фазе, и все светила сфокусированы в этом песте. Завтра ночью я получу великую Силу. Когда я рассеку священным кинжалом грудь княжны и вырву ее трепещущее сердце, все наши планы осуществятся. Каган будет в моей власти, Лакшми. Когда отгремит битва и утихнет вызванная ею неразбериха, я буду подлинным полководцем сильнейшего в мире войска, а вскоре стану царем Турана. – Он благосклонно улыбнулся: – А ты, дорогая, разделишь со мной трон. Конечно, не а качестве царицы. Туранцы никогда не признают своей царицей вендийскую куртизанку. Ты будешь моей главной наложницей.
– Разумеется. – Женщина улыбнулась так соблазнительно, как только могла. – Не мне мечтать о положении царицы, да и не хочу я все время торчать на виду. Однако я надеялась, что уже сегодня смогу принять участие в твоем таинстве. До завтрашней ночи ты можешь не дожить. Гирканийская орда в ярости, они никогда не простят, что иноземцы осквернили их святое место. Даже без коней и луков они в состоянии вас всех перерезать.
Чародей вновь высокомерно улыбнулся:
– Не беспокойся. Мои бойцы опытны и лучше владеют оружием, чем гирканийцы. Да и не всем степнякам есть дело до святилища. Только каган и его ашкузы почитают Курганы Спящих. Сейчас кочевники, может, и храбрятся, но только чтобы показать кагану свою верность. А когда они останутся завтра в поле пешие, когда им придется драться на мечах, – тут они будут не так храбры. Конным и с луками им цены нет. А пешие, с мечами, они больше похожи на тупое стадо.
Лакшми вспомнила резкие слова Баязета.
– Может, ты и прав.
– Да, прав. И я буду царем Турана. Это судьба.
В этот момент, глядя на него, стоящего на вершине кургана в Причудливых и величественных одеждах, Лакшми готова была в это поверить.
– Я выпытала у Бартатуи план завтрашней битвы, – проговорила она. – Ты выслушаешь меня?
– Пойдем в шатер. Расскажешь подробности моим командирам.
Они спустились с кургана. Туранских командиров Лакшми не боялась: Бартатуе они ее не выдадут. Если Хондемир просчитался и завтра победят гирканийцы, ни одного врага в живых не останется. Даже если кто-то уцелеет и будет допрошен, хитрая наложница сумеет позаботиться, чтобы пленник умер раньше, чем проговорится об измене.
Они миновали костер. У огня сидели несколько воинов, тихо беседуя, правя и смазывая оружие. Почти бессознательно, под влиянием инстинкта и привычки, Лакшми прислушалась к их словам.
– Вот идет хозяин, – сказал один, пробуя на ощупь острие длинного кривого кинжала. – Он сказал, что ночью дикари нападать не будут. Похоже на то.
– Да, – отозвался сардонический голос, – уж надеюсь, Конан-киммериец нынче ночью не заявится.
Лакшми почувствовала, как ледяные щупальца сжимаются вокруг ее сердца. Она с трудом понимала грубый диалект туранских бродяг, но знакомое имя схватило ее за горло, как гирканийский аркан.
– Конан! Киммериец! Откуда твои люди знают о нем? – воскликнула Лакшми негромко, но страстно.
Хондемира как молнией ударило.
– Конан из Киммерии? Почему это имя тебя так взволновало?
– Скажи мне! – взмолилась женщина.
– Ну… это просто последняя кровавая байка… Прошлой ночью этот парень забрался в наш лагерь. Что-то разнюхивал здесь. С ним был еще второй, но тот назвать себя не удосужился. Их попытались схватить, но Конан расшвырял наших воинов, как лев – гиен, Он уложил десятерых, а потом исчез невесть куда. Вот из него и сделали пугало, наполовину для шутки конечно.
– Как он выглядел и откуда пришел? – Лакшми решила, что рассказанное Хондемиром правдой быть не может.
– Те, кто уцелел, говорят, что он огромного роста, с черными волосами до плеч, а глаза – серые, по крайней мере так им показалось при свете факелов. Он был измазан черной краской, чтобы не опознали в темноте. Я думаю, он из согарийского лагеря. Хотя их командир утверждает, что у них такого нет. Ну врет, конечно. Откуда ему еще взяться? Не из голой же степи! А ты откуда его знаешь?