Царь занёс кулак для нового удара, но Дарен наконец сумел вырваться из захвата, и царевич остановил руку отца.
— Тронешь её ещё хоть пальцем, и я тебя убью, — твёрдо сказал Дарен, негромко, но уверенно, что никто не посмел бы засомневаться в том, что угроза реальна.
— Ах ты…
— Ну-ну, довольно, — прервал царя Вегейр, вставая между ним и сыном. — Повеселили меня и хватит. Отличное представление, Радомир. Пойдём-ка, выпьем ещё мёду.
Радомир замер, осознавая наконец, какую сцену устроил на глазах подданных и гостей севера. Похоже, теперь соревнование с Вегейром, которое и без того существовало только в голове Радомира, можно было считать окончательно проигранным.
Огромная лапа Вегейра легла царю на плечо и практически сгребла в охапку.
— Сегодня пора веселиться! Завтра будешь вершить суды и наказывать виновных.
Радомир, пытаясь сохранить хоть какое-то подобие лица, натянул надменную улыбку.
— Ты прав, друг. А чего это смолкла музыка? Музыканты! Играйте!
Гусляры ударили по струнам, их поддержали барабанщики. Гости неуверенно стали возвращаться к разговорам, довольный представлением Вегейр снова увлёк нетвёрдо стоявшего на ногах царя в толпу. Дарен бросился к Рогнеде.
— У тебя кровь. — Он коснулся её плеча.
— Отстань! — Рогнеда дёрнулась и ударила его по руке. — Не прикасайся ко мне!
— Ты напугана, — сказал Дарен мягко, но руки всё же убрал. — Ты всегда злишься, когда напугана. Пойдём, я нужно обработать рану.
— Ничего не нужно. — Рогнеда поднялась на ноги и вытерла лицо тыльной стороной ладони. — Всё само пройдёт.
Она посмотрела на след крови на руке, где не хватало пальца. Забавно, а ведь Радомир даже не заметил.
Дарен все же взял её за руку и увлёк прочь из зала в тишину коридора. Прислонил к прохладной стене и осторожно коснулся подбородка Рогнеды, разглядывая рану. Достал из рукава платок и стёр кровь. Рогнеда зашипела, но стерпела.
— Если не залечить, могут остаться шрамы, — тихо сказал он.
— Плевать.
— Но твоё красивое лицо…
— А ты полюбил меня за моё лицо?
Дарен мягко улыбнулся и поцеловал Рогнеду в губы, легко, едва коснувшись, чтобы ненароком не причинить лишнюю боль. Рогнеда протяжно выдохнула и уткнулась лбом в ему шею.
— Хватит с меня царского общества, — сказала она, едва слышно. — Хочу поскорее всё закончить. Давай обыщем комнату Есении. Пора вывести её на чистую воду и поставить точку в этом безумии.
Глава 32. Шаг из высокой башни
В комнате Есении, как и предполагалось, никого не было. Трепетали оставленные без присмотра свечи. Рогнеда окинула взглядом комнату. Совершенно детскую, явно для девчонки даже младше Есении.
Игрушки, куклы и безделушки разбросаны повсюду: на кровати, тумбочках, сундуках и комодах. Даже письменный стол был завален не книгами и листами пергамента, а колечками, бусами и металлическими и хрустальными зверушками с блестящими камешками вместо глаз. Рогнеда скривила губы — эта чертовка отлично умеет притворяться. Впрочем, она и сама неплохо строила из себя невинную овечку в её возрасте и успешно обводила всех вокруг пальца.
На всякий случай пробежала взглядом по колечкам на столе — ни одно из них не было даже близко похоже на то, что срезали с её руки. Но долго искать не пришлось, Рогнеда услышала сдавленный выдох Дарена и обернулась.
Царевич стоял у постели Есении. Прикроватная тумбочка была открыта, а в руках Дарен держал чёрную коробочку. Ту самую чёрную коробочку.
Сглотнув, Рогнеда приблизилась и заглянула царевичу через плечо. В нос ударил сладковато-горький запах гниения. Тошнота подкатила к горлу, но Рогнеда сдержалась, зажав рот ладонью.
Палец был фиолетовый, местами почти чёрный, на кольце виднелись засохшие капли крови, но камень по-прежнему гордо блестел и хвастал светом, пойманным в свои грани, не подозревая, что его золото плотно обхватывает давно уже мёртвую плоть. Внутри снова поднял уродливую голову и заклокотал гнев.
— Тащи её сюда, — прошипела Рогнеда, выхватывая у Дарена коробочку и захлопывая её. Смотреть на собственный отрубленный палец не было сил. — Посмотрим, что она на это скажет. Не отвертится.
— Помнишь уговор?
— Не трону я её! — Рогнеда с размаху села на кровать, но тут же вскочила. Она не хотела прикасаться ни к чему в этой комнате.