Сансара иллюзорна. Что проще, что естественней замены одного миража на другой?
Лэнгсон стоял перед капитанским экраном, не позволяя бояться, вселяя уверенность, делясь силой, которую стягивал в себя непонятно откуда — из другого измерения, из пустоты… Он был словно вольфрамовая нить в лампе накаливания. Маунг почти физически видел, как в мускулах, нервах, жилах Счастливчика бродит энергия, готовая выйти взрывом.
Но этого недостаточно.
…Неведомая сила стиснула Джеку виски и заставила повернуть голову. Повернуть — и встретиться глазами с первым пилотом.
Там, внутри взгляда Маунг Маунга, было очень тихо и холодно.
За Крайсом уже толпились опоздавшие к концерту, спрашивали, что стряслось. Алек Морески из-за чего-то сцепился с Патриком, и они ругались некрасиво и глупо. Еще секунд десять, прежде чем вспомнят, что нужно общекорабельную боеготовность и врача капитану…
— Я так понял, ходовая сдохла? — больше прогневался, чем спросил Лакки.
Маунг молча кивнул.
— Вы двое! — тут же рявкнул Лэнгсон. — Переход в боевой режим! Вызов бортинженеру, вызов техникам, пусть пляшут с бубном! Чтоб поехало!
О’Доннелл звучно клацнул зубами, и тихо зашипел, прикусив себе щеку изнутри. Маунг с наслаждением подчинился Лакки. Вызвал сенсорную панель, тронул пару светящихся нервов. Зазвучали тихие предупреждения Иренэ. Старший офицер и глазом не моргнул, слыша, как командование кораблем в его присутствии принимает сержант-десантник…
Впрочем, такой ерундой Лакки заниматься не собирался. «Позовите Никас!» — как раз проснулся Морески, и Джек аккуратно продолжил, — «Не надо ее звать».
Возражать ему казалось немыслимым.
— Все равно потом надо будет капитана тащить в медотсек, — совершенно спокойно объяснил Джек. — Так что я отнесу. Крайс, Шон, бегом. Боеготовность.
Погодил немного, пока Крайс сметет собой прочих явившихся, и вышел следом за ним, бережно держа обморочного Карреру.
Наконец, двери в рубку сомкнулись.
Лакки покрутил башкой, перекинул капитана через плечо и вразвалочку побежал по коридору. Толстяк Карреру сползал, да еще копошился, шумно сопя. Жить хотел.
Джек фыркнул.
А недурен был броник на кошачьем командарме, ой недурен. Что ж хуманам свои яйцеголовые таких никак не придумают? Разным экзоскелетам сто лет в обед, конечно, но все дерьмо, с рритским доспехом рядом положить стыдно… Лэнгсон зарился не на блеск, он хорошо представлял себе уровень рритских технологий и знал, какое воздействие на организм дает столь допотопно, на человеческий взгляд, выглядящая броня.
Ррит и без того превосходят людей по всем физическим параметрам, а в этой красоте…
Твари. Кошки драные.
«Они не знают, на что нарвались», — злорадно подумал Джек.
И остановился.
Счастливчик не верил ни в бога, ни в черта, ни в «Миллениум Фалкон». Он знал, что есть Птица: если ее обнять, успокоить и попросить, то она споет тебе жизнь. Но Айфиджениа и так успела замучить себя вконец — страданиями над занюханной Кей-эль-джей, кудахтаньем над коматозным пацаном, еще икс знает какой ерундой, а ей сейчас надо будет объяснять, что рухнула ходовая, что впереди се-ренкхра, и если Ифе не удастся спеть жизнь, то все просто сдохнут.
Героями, более-менее.
Если вдобавок доложить ей про визуальный контакт и вручить помирающего капитана, Птица сойдет с ума от тревоги — это во-первых. А во-вторых, она не сможет оставить его без помощи. Что много хуже. Ладно если только засунет в реанимашку, но если ради этой дубины она схватит гитару — а она может, она его очень уж уважает… майор Никас образцовый офицер, будет действовать как положено, и поставит капитана на ноги.
Чтобы через час его зарезали как свинью.
И хрен бы с ним. Дороже собственной шкуры Лакки только шкурка Ифе. Вместе с черными перышками. «Миннесоте» нужно чудо, а уставшей, перепуганной, изнервничавшейся Птице на чудо может не хватить сил.
«Если ты Птица, — подумал Лакки, — то сиди на высокой ветке и не смотри вниз!»
Отволочь Карреру в его каюту и пусть валяется там? Когда Джека будут расстреливать, он даже не придумает, что сказать в свое оправдание.
Лэнгсон хмыкнул. Он решил. В сущности, он решил уже давно.
Счастливчик стряхнул Карреру с плеча на пол и стал на четвереньки, заглядывая капитану в лицо.
Голова у Ано шла кругом. Он осуществлял визуальный контакт с противником, выполнял свой долг, был на высоте… вдруг все исчезло, пошло мутью, как в мучительном гриппозном сне, и он оказался дома. Иренэ что-то говорила нежным голосом, музыкальней собственного инструмента. Тихо ходила рядом, и Карреру чувствовал, как от дочери пахнет косметикой; сам он дремал на диване и пытался вспомнить, почему у него дома оказался сержант Лэнгсон. Сочетание Иренэ и Лакки ему смутно не нравилось, но Ано очень устал, трудно было даже думать об этом, не то что протестовать… потом Джек подошел ближе.
Смотри сейчас на Лакки кто-то сторонний, его бы охватил ужас. Рубцы налились красным, широчайшая улыбка волчьим весельем растянула изуродованное лицо. Белые зубы блестели. Веки раздвинулись, открывая радужку целиком — та, светлая до прозрачности, схваченная черным кольцом по внешнему краю, горела раскаленным металлом.
Ано не чувствовал ужаса. Только покой и покорность. Он видел глаза Лэнгсона — умные, ясные, университетские какие-то глаза…
— Сдохни уже нахрен, — обыденно велел Джек.
Выждал пару секунд. Потом встал и взвалил труп на плечо.
Черная Птица била крыльями — в теплом серебряном горле рождалась песня.
В медотсеке по-прежнему стояла тишь. На экранах ломались разноцветные линии, что-то монотонно пикало, тушкой лежал в углу малолетний эвакуант, быв бледнее, чем налепленные на него пластыри с датчиками. Ифе сидела за столом и смешивала какое-то зелье, нахохленная, сосредоточенная. Когда Джек вошел, она сметала в горку просыпанный порошок, рассерженно шипя себе под нос. Не заметила его.