Секунду после того, как эта куча мала затихла, никто не двигался. Потом Энн со стоном устремилась к распростертой на траве Миранде. Но та уже зашевелилась. Она приняла сидячее положение и стала тереть себе ногу. Феликс медленно поднимался с земли.
- Ну как ты, ничего? - спросила Энн, стоя на коленях возле дочери.
Миранда тяжело дышала. Она ответила не сразу.
- Ничего, только щиколотку очень больно. - И заплакала.
- Не пробуй встать, - сказала Энн. - Ну-ка, подвигайся, повернись. Кости целы?
- Хорошая порка - вот что ей нужно, - сказала Милдред.
- Я правда ничего, - сказала Миранда сквозь слезы, одной рукой держась за ногу, а другой утирая глаза. - Только вот щиколотка. Ужас как больно.
Потребовалось время, чтобы все удостоверились, что у Миранды действительно ничего не сломано, разве что лодыжка. Было решено перенести ее в дом. Феликс, посоветовавшись с Энн, склонился над Мирандой и бережно подхватил ее на руки. Потом выпрямился и понес ее, все еще плачущую, к мосту, а остальные двинулись следом.
Пенн встал на ноги сам. Плечо у него отчаянно болело от столкновения с Феликсом, но его-то никто не спросил, как он себя чувствует. Они с Хамфри замыкали шествие. Медленно вступая на мост, Пенн почувствовал, что глаза у него полны слез. Хамфри обнял его за плечи.
27
Идея оставить Миранду в Сетон-Блейзе принадлежала, разумеется, Милдред, но понравилась всем. Понравилась Миранде, потому что это означало лишние каникулы, понравилась Феликсу, потому что это означало возможность получше познакомиться с девочкой и обеспечивало частые посещения Энн, понравилась самой Энн (как он надеялся - по тем же причинам), понравилась Хамфри, потому что Пенну теперь требовалось утешение, понравилась Милдред, потому что пришла в голову ей, а не кому-нибудь другому. Только Пенн помрачнел.
Срочно вызванный врач нашел у Миранды сильное растяжение связок и предписал полный покой; взрослым он потом объяснил, что больше всего опасается нервного шока. Миранду устроили на широком диване в библиотеке, и оттуда она, сначала очень весело, командовала всем домом, поглощая вдобавок к обычной еде невероятное количество кофе, печенья, шоколада, пирожков и мороженого.
Феликс пребывал в каком-то странном состоянии. Он был сильно влюблен. Со смешанным чувством радости и смятения он замечал, с какой устрашающей быстротой его тихая и разумная (как ему казалось задним числом) любовь к Энн превращалась в страсть, сотрясавшую его бурными, опустошающими порывами. Открыв Энн свою любовь, он изменил весь мир. Он стал другим человеком, и Энн стала другая, и местность, в которой они обитали, была не прежняя. Однако же среди этого нового пейзажа они, сами тому удивляясь, продолжали узнавать друг друга и за это держались, когда возникала опасность споткнуться.
У Феликса радость, в общем, перевешивала страх. Влюбляясь, молодеешь, и Феликс поддался этому омолаживающему процессу, как приятному курсу лечения. Успокаивала его и отсрочка, во время которой внешние факторы работали на него. Он бросил в воду камень и теперь смотрел, как расходятся круги. Минутами он сам дивился своей дерзости. Однако ему казалось, что его поспешность, хотя и граничила с насилием, сама по себе заслуживает награды. Он как бы внушал Энн свою волю на расстоянии, и могущественная любовь делала его в собственных глазах великаном, вселяла уверенность в удаче.
Что касается того, насколько быстро все пойдет дальше, то Феликс был как в лесу. Он сказал Энн - теперь это казалось ложью, и притом глупейшей, - что ни на что не рассчитывает. Сказал, что не хочет ее торопить, и дал понять, что готов, если потребуется, ждать годами. Иногда он и вправду пытался запастись терпением, приготовиться к долгой осаде. Но силы его непрерывно подтачивал соблазн немедленного штурма, и не раз он ловил себя на мысли, что все можно уладить в какие-нибудь несколько месяцев или даже недель. Он старался поменьше думать о том, что думает Энн. Пока что они, не сговариваясь, избегали касаться жгучей темы, да и вообще редко оставались вдвоем. Но Феликс невольно наблюдал за ней в ожидании любовных сигналов и порой, встречая ее взгляд, чувствовал, что не мог ошибиться в его значении. Он угадывал, он почти видел, как в ней работают силы, благоприятствующие ему. Он ждал и, поскольку все расписание его сдвинулось, ничего не мог предпринять, ничего спланировать. Он не писал Мари-Лоре и через некоторое время решил, что его молчание заменит письмо и само по себе явится нужным ответом.
Через два-три дня после того, как блестящая идея Милдред была воплощена в жизнь, она стала казаться уже не столь вдохновенной, и Феликс наперекор своим надеждам ощутил легкую нервную меланхолию. Погода изменилась, похолодало. Сад мок под дождем, в окна заглядывал невеселый желтоватый свет. В доме уже днем зажигали лампы, в библиотеке топился камин, а Миранда зябла и требовала пледов. Энн каждый день гоняла "воксхолл" взад-вперед по лужам, сквозь проливные дожди. Она сидела с Мирандой в библиотеке, иногда в обществе Феликса, иногда без него. Она казалась как никогда поглощенной своей дочерью, и у Феликса, даже когда он потом оставался вдвоем с Энн, было беспокойное ощущение, что этот таинственный бесенок за ним надзирает. Энн хандрила и нервничала; однако он усматривал достаточное поощрение в ее немых взглядах, в пожатиях руки и в том, что она в своей беспомощности все чаще обращалась к нему по всяким практическим вопросам.
Милдред тоже не на шутку захандрила. Предложив оставить Миранду у себя, она сочла свою миссию выполненной, а все заботы о девочке, заведомо ей несимпатичной, возложила на Феликса. Казалось, она вдруг перестала надеяться и согласилась постареть. Она и впрямь постарела, выглядела более слабой, менее жадной до жизни. Вести о Хью, притом какие-то скучные, доходили только через Энн; все его время без остатка было занято делами в Лондоне, и, хоть он был явно огорчен происшествием с внучкой, выразилось это лишь в том, что он заказал для нее у Хэчерда полный комплект романов Джейн Остин - современное издание в кожаных переплетах. У Милдред словно бы не осталось энергии даже на то, чтобы интересоваться успехами Феликса, и разговаривали они теперь мало. Она с увлечением послала его в бой, но следить за дальнейшими перипетиями отказалась. У нее словно пропал всякий интерес к тому, что с ним будет, и она, после стольких поощрений и напутствий, предоставила ему выкарабкиваться своими силами. Она устранилась, и ему недоставало ее.