- Выпейте со мной чаю, - предложила Миранда, указывая на столик. - Я нарочно попросила подать лишнюю чашку на случай, если кто-нибудь явится.
- Спасибо, не хочется. А ты пей - не стесняйся.
- Я уже давным-давно напилась, - сказала она и раздраженно откатила столик.
Феликс взял стул и подсел к ней, ощущая обычную связанность, словно прилипшую к лицу притворно-веселую маску.
- Ну, как мы сегодня?
- Ужасно.
Феликс засмеялся:
- Так-таки ужасно?
Ему стало не по себе от ее по-детски пытливого взгляда. Она откинулась на подушки, томная, бледная, но щеки ее чуть румянились, и Феликс опять подумал о краснухе. Надо бы смерить ей температуру, но всякое мало-мальски конкретное проявление заботливости отпугивало его как нечто непристойное. И сейчас близость ее еще почти детского тела, слабого и белого, как беспомощная личинка, вызывала чувство брезгливости, чуть не отвращения. Ее клетчатое платье с аккуратным белым воротничком было совсем девчоночье, а лицо не детское; и не женское это лицо, скорее бесстрастный, невинно-жестокий лик какого-то мифологического существа, маленькой лесной полубогини. Нет, подумал он, никогда мне ее не завоевать.
- Я побывал в Кентербери, - сказал он, чтобы нарушить молчание.
- Я знаю. Вы говорили, что поедете.
- Разве? Ну так. Нога, надеюсь, получше?
- Нет, Феликс, очень скверно.
Она редко называла его по имени. Как всегда в таких случаях, растерявшись, он поднял голову, встретил все тот же взгляд и отвел глаза. Конечно, в лице у нее много общего с Энн - бледность, тонкая линия носа и губ, налет чуть ущербного аристократизма. Только у Энн выражение было всегда озабоченно-рассеянное, Феликс видел за ним ее постоянную тревогу о других. А лицо Миранды, так часто выражавшее торжествующую насмешку, и сейчас, в покое, некую упрямую агрессивность, скорее, вызывало в памяти наглость ее отца; и Феликс, на мгновение ощутив дух Рэндла, витающий поблизости, чуть не отшатнулся от нее.
Устыдившись своих мыслей, он сказал бодрым тоном:
- Давай-ка спасать твоих кукол, а то ты их совсем раздавишь. - Он протянул руку и попытался вытащить кукол из их неудобного убежища.
- Не надо! - сказала Миранда. Оттолкнув его руку, она стала сама вытаскивать кукол. Каждую она сердито встряхивала, точно хотела наказать.
Какой я нескладный с детьми, печально подумал Феликс. Наверно, я ее только злю, да и сам ничего не выигрываю. Он нащупал куклу в кармане. Было как-то боязно ее подарить.
Миранда сидела, апатично уставившись на своих кукол.
Феликс сказал:
- Я сегодня вечером буду в Грэйхеллоке. Привезти тебе что-нибудь? Еще парочку этих... маленьких принцев?
- Нет, не нужно, спасибо. - И добавила яростно, не отрывая взгляда от кукол: - Хоть бы он провалился, этот чертов Грэйхеллок.
- Что это ты, - сказал Феликс, удивленный, немного шокированный этим взрывом. - Чем тебе не угодил бедный Грэйхеллок?
- Там никогда ничего не случается.
В свете недавних событий суждение это показалось Феликсу странным.
- А я думал, где ты, там всегда что-нибудь случается. - В этом смысле ты вся в отца, закончил он про себя. Не завидую я тем молодым людям, которые в тебя влюбятся. И тем, которых ты сама полюбишь.
Она только покачала головой и стала рассаживать кукол на пледе, оправляя им юбки.
- И что на тебя нашло, когда ты спрыгнула с дерева? - спросил Феликс. Он вдруг ощутил злость на эту неласковую девчонку и смутное желание отшлепать ее. Ему не понравилось то, что она сказала о своем доме.
Миранда посмотрела на него, и в лице ее он увидел некую перетасовку душевных элементов - словно перемена декораций за прозрачным занавесом. Она насторожилась, выглядела собраннее, старше.
Помолчав, она сказала:
- Мне в ту минуту было совершенно все равно, жить или умереть. Это вас удивляет?
Ее снисходительно-вежливый тон еще больше разозлил Феликса.
- Не особенно, - ответил он. - Такие ощущения вообще свойственны юности. Только едва ли тебе было совсем все равно. - И подумал: а между прочим, она все-таки рисковала жизнью.
- Это было очень нехорошо? - спросила она как маленькая, точно напрашиваясь на выговор.
- По-моему, да. Ты могла серьезно покалечить себя или кого-нибудь другого. И маму свою напугала до полусмерти.
- Да, я поступила очень дурно, - сказала Миранда с удовлетворением. Как, по-вашему, правда, моя мама прелестная?
Феликс с трудом подавил желание дать ей шлепка.
- Да, - сказал он, - очаровательная. - И чтобы пресечь дальнейшие невыносимые высказывания, продолжал: - И откуда у тебя такое безразличие к жизни? Во многих отношениях тебе живется совсем неплохо. - Глупею я от злости, подумал он. Какой девочке может житься неплохо, если она дочь Рэндла.
Миранда посмотрела на него. Ее большие карие глаза поблескивали, ожившее лицо играло. Потом она отвернулась.
- Иногда мне кажется, что жить дальше нет смысла. Ведь все равно мы все скоро взлетим в воздух. Уж лучше умереть молодой, по своей воле, чем потом медленно умирать от лучевой болезни.
Тон был все еще снисходительный, но слова ее потрясли Феликса. Он в самом деле держался с ней глупо. Только бы она этого не заметила.
- Я считаю, - сказал он, - что жизнь нужно воспринимать как работу. Вот как в армии. Ступай, куда пошлют, делай, что приказано.
- Но вы-то так не делаете. - Теперь в ее взгляде была озорная насмешка. - Вы-то можете выбирать себе работу, можете и в Индию поехать, и остаться в Англии.
Хитра девчонка, и все-то ей известно!
- Да, - сказал Феликс, - на этот раз мне повезло. Обычно так не бывает.
- А я хочу, чтобы мне везло всегда.
- Ты еще мала, - сказал он, немного утомленный этим спором. - Самое важное в жизни - это другие люди, уже по одному этому нельзя уходить из жизни, когда заблагорассудится. "Мы члены друг другу", как говорится в богослужении. Но может быть, ребенку этого не понять.
- А я разве ребенок? - спросила Миранда, сгребая кукол в охапку и не отпуская его взгляда. В глазах ее был упрямый вызов.
Феликс опешил:
- О черт, ну конечно, ребенок!
Оба рассмеялись.
- И кстати, - сказал он не совсем уверенно, - у меня есть для тебя подарок.
Он вытащил куклу из кармана и поставил на диван, прислонив к колену Миранды.
Этого она не ожидала. Минуту она смотрела на подарок, приоткрыв рот, выронив остальных кукол. Потом перевела взгляд на Феликса, и теперь в глазах ее была мрачная ярость, которую он не смог бы объяснить. Снова обратившись к кукле, она взяла ее в руку, медленно потянула к себе, как будто хотела прижать к груди, потом уронила на колени. Всхлипнула, отвернулась, уткнулась лбом в спинку дивана. Еще несколько всхлипов, подрагивающие плечи. Потом она выпрямилась, вытерла глаза, в которых почти не было слез, и сказала сухо: