Она заскользила прочь от него через мертвую комнату и остановилась у камина спиной к нему. Он успел увидеть в зеркале ее страдальческое лицо, прежде чем она прикрыла его рукой.
- Так трудно объяснить. Я не то чтобы чего-то жду. Просто мне невыносимо думать, что он может вернуться и будет искать меня, а меня не будет.
- Вы воображаете, что у Рэндла осталась к вам хоть капля чувства?
Она помолчала, потом ответила очень тихо:
- Наверно, так.
Комната казалась темной, чувство ночного вторжения не покидало их. Феликс, хоть и обескураженный ее словами, все еще дрожал от желания. Ночь, близость Энн, сила, которую он в себе ощущал, - все внушало ему, что он может, что он должен вырвать у нее согласие. Он сказал:
- Вы ошибаетесь. Но это неважно. Подождем, посмотрим, что вы тогда решите. Я же вам сказал, что не тороплюсь.
- Если я сейчас не могу сказать "да", значит, и вообще не могу, отозвалась она бесцветным голосом. - Смешно было бы требовать, чтобы вы ждали. Рэндл может вернуться. Сейчас, когда я услышала машину, мне уж почудилось, что это он, а не вы. Он может вернуться. Это правда. И эта правда все решает. - Она роняла слова тяжело, заученно, не глядя на него.
Неужели она это серьезно, подумал Феликс, или она его испытывает, хочет, чтобы он применил силу? Он чувствовал, что у него хватит решимости втолкнуть ее в "мерседес". Он сказал, чтобы выиграть время:
- Вы в самом деле думаете, что он может вернуться? Вам не кажется, что это наивно?
- Я думаю, что возможность такая есть. И Миранда так думает, даже больше, чем я. А она его знает.
- К черту Миранду!
- Уезжайте, Феликс, - сказала она тупо.
Он прикусил губу, вздернул подбородок и по ее выражению понял, что вид у него устрашающий. Он сказал:
- Я люблю вас, Энн, я восхищаюсь вами, но порой мне кажется, что вы запутавшаяся, сентиментальная дура.
Она посмотрела на него сурово и печально.
- Простите меня, Феликс, я не могу толком объяснить, но я уверена. Ох, родной мой, давайте не будем тянуть. - Голос ее сорвался.
Феликс дрогнул. С некоторыми женщинами он прекрасно умел обращаться. Но что делать с ней - не знал. Самый контраст парализовал его. Если бы он только мог сломить ее взглядом, жестом. - Я вас не отпущу, - сказал он.
Энн смотрела на него с отчаянием, в ее глазах были боль и страх. Словно подождав, что он сделает, она сказала:
- Понимаете, я должна оставить Рэндлу путь к отступлению.
- Рэндл, Рэндл, а почему для разнообразия не поступить так, как вам самой хочется? Или разучились?
- Может быть, и разучилась, - произнесла она медленно. - Я как-то себя не вижу. Я вижу его. И никакая это не самоотверженность. Просто он слишком существует.
- А меня вы не видите?
- Вас, - сказала она. - Да. В том-то и горе.
- Вы хотите сказать, - он старался понять не слова, а ее лицо, - что я стал... для вас... невидимым? Вы меня не видите, потому что я... просто что-то, чего вам хочется? - Он боялся выразиться слишком ясно. Но очень уж жестоким казалось, что она вот так, почти автоматически отрекается от него, отрекаясь от собственных желаний. Что ему, как и ей, не знать счастья только оттого, что для нее так ощутимо существует отсутствующий Рэндл.
- Откуда я знаю, чего мне хочется? - сказала она уже с раздражением. Мне ничего не хочется, я от всего отказываюсь, потому-то я и врежу другим, и Рэндлу вредила, и вам повредила бы, наверно.
- Я вас не понимаю. - Он подошел к ней ближе. - Вы никому не можете повредить. Вы хорошая, а хорошее не может быть дурным. Вы говорите абстракциями. Будьте естественны со мною, Энн. Не насилуйте себя, дайте себе волю. И ради всего святого перестаньте молоть чепуху. - Он шагнул к ней, стал рядом.
- Не надо, - сказала она робко, почти жалобно, глядя на него снизу вверх. - Я делаю то, что должна. Я прикована к Рэндлу, понимаете, прикована.
Он протянул к ней руки, но снова их уронил. Ему хотелось схватить ее и раскачать, хотелось упасть перед ней на пол и с криком зарыться головой в ее колени. Он сказал тихо:
- Перестаньте, Энн.
- Вы должны уехать, Феликс, - сказала она тем же апатичным, неуверенным тоном. - Как вы теперь поступите?
Боль и гнев охватили Феликса. Он не мог ей поверить. На минуту захотелось ее уязвить. Он сказал:
- Что ж, если бы я дал вам меня прогнать, пришлось бы, очевидно, устраиваться по-другому. Уж конечно, я не раскис бы. Уехал бы в Индию. Возможно, женился бы на ком-нибудь. Жениться мне нужно, и поскорей, не то совсем высохну. Но я хочу жениться на вас, черт возьми.
- А... Мари-Лора? - спросила Энн, шаг за шагом отступая от него к окну.
- Что Мари-Лора?
- Вы как-то обещали мне показать ее портрет, - сказала Энн. Она вся сжалась, была напряженная, бледная.
Зачем она мучает себя и меня, думал Феликс.
- Да, - сказал он раздраженно. - Он у меня с собой. Желаете посмотреть? - Он порылся в кармане. Там все еще лежало письмо Мари-Лоры, а при нем снимок, который он недавно сунул в тот же конверт. Он мельком взглянул на него и сам вздрогнул: умница, длинноносая, с узкими темными глазами и пышным каскадом почти черных волос. Мари-Лора. Он протянул снимок Энн.
Энн только глянула и расплакалась.
- О боже правый! - сказал Феликс и зашагал по комнате.
- Простите, - сказала она, стараясь сдержать слезы, и положила снимок на стол. - От этого я могла вас избавить.
- Слушайте, Энн, - сказал Феликс. - К черту Рэндла и Мари-Лору. Они здесь ни при чем. Мы оба устали, издергались. Гнать сюда в такую поздноту было сумасшествие. Идите спать, а утром мы еще поговорим.
- Нет, нет, - сказала Энн и снова заплакала, - этого мне не вынести.
- Так что же вы, хотите, чтобы я уехал сейчас?
Она молча кивнула, уставившись на поднятый в руке платок, не вытирая медленно стекающих слез.
- Энн, - сказал Феликс, - вы меня любите?
Она еще помолчала, потом, все так же глядя на платок, сказала хрипло:
- Да. Но, наверно, недостаточно. Или не так, как нужно.
Феликс весь застыл. Произнес сухо:
- Так бы и сказали. Это упрощает дело. Конечно, я уеду. Только надо было сказать раньше.
- Да вы не понимаете! - Она подняла голову как бы с отчаянной мольбой. - Вы не понимаете. Я вас люблю, видит бог, люблю. Но я не вижу выхода. Я до сих пор слишком связана с Рэндлом. Он слишком реален. Но я вас люблю. Ох, Феликс, мне так трудно, помогите мне! - Ее голос поднялся до жалобного вопля. Она разрыдалась, потом затихла, бессильно свесив руки, с мокрыми от слез щеками.