Вокруг шеи Энни скользнула рука, и, прежде чем она успела пикнуть, ей крепко зажали рот и поволокли куда-то назад. Она поняла, что все кончено. Одному из индейцев все-таки удалось забраться через окно. Она отчаянно вырывалась, брыкалась и царапалась, а потом последовал страшный удар по голове, и все вокруг померкло.
– Вижу дом! – крикнул Ромеро Риос.
Хэп Уокер осадил лошадь и подался вперед, стараясь получше разглядеть фермерский дом впереди. Лил непрерывный холодный дождь, вода ручьями сбегала со шляпы Уокера, он до нитки промок. Впрочем, только благодаря этому он не заснул на ходу. Проведя рукой по лицу, он смахнул с ресниц повисшие капли дождя. Все тело ломило, но он не намерен был останавливаться. Необходимо было перебраться через Сан-Сабу еще до того, как сплошная грязь скроет последние следы наезженной дороги. Покачав головой, он сказал:
– У нас нет времени.
– Не все же такие железные, как ты, капитан, – произнес за его спиной Джонни Бекер. – Я, например, дохожу.
– Я тоже, – поддержал его Харрис. – Три дня в седле – для меня это слишком. Да и коняга мой на пределе.
– Может, у них там есть лошади, Хэп? – предположил Риос.
– Точно. Если мы малость передохнем – съедим чего-нибудь и поспим, то дальше нам будет полегче, – согласился с ними Бен Каммингз.
– Мне бы, капитан, только дать передохнуть моей Люси, и я буду готов ехать дальше, – уверил Риос Уокера.
«В том-то и беда с полицией штата, – устало подумал Хэп, – что от нее столько же проку, сколько и от создавшего ее правительства мешочников,[1] то есть попросту никакого». Из ехавших с ним пяти человек только Ромеро Риос смог бы продержаться неделю в рядах техасских рейнджеров старой закалки, которых знавал Хэп.
Повернувшись в седле к своим спутникам, он сдержанно ответил:
– Если мы не переберемся сейчас на тот берег, то не догоним их никогда.
– Черт возьми, Хэп, да они скорее всего уже прикончили эту девчонку Хальзер, – проворчал Бекер. – Какой смысл было гнаться за ними все эти три дня?
– Пока собственными глазами не увижу, что она мертва, буду считать ее живой.
Готовые взбунтоваться спутники Хэпа обменялись заговорщическими взглядами, и Джексон, отъехав от них вперед, сказал:
– Я же не говорю, капитан, что не еду вообще, я только хочу сказать, что не поеду, пока не сосну хоть чуток. А может, если мы подождем немного, как раз и помощь подоспеет. Мне бы не хотелось столкнуться с целой сворой индейцев на такой вымотанной лошади. Джонни правильно говорит: наверняка ее уже нет в живых.
– Представь, а если бы это была твоя дочь?
– Я бы стал за нее молиться, – заявил Джексон, – но не изводил бы других бесполезной погоней.
– Послушай, Хэп, нас шестеро, а их больше двадцати, и они нас опережают на целый день, – стал урезонивать его Харрис. – Черт возьми, да прежде чем мы их настигнем, мы окажемся в самом логове у команчей! А там нас будет поджидать еще сотня таких же, как эти! Не знаю, как тебе, капитан, но мне лично не хотелось бы расставаться с волосами на голове.
Взгляд Хэпа остановился на Риосе:
– Что там с твоей лошадью?
– Да ей бы хоть часок передохнуть, и она сможет идти дальше, капитан.
– Ну, это уже кое-что. Кажется, ты единственный из всех, кто не наложил от страха в штаны, – вполголоса произнес Хэп.
– А уж это, капитан, несправедливо, – возразил Харрис. – Я выкладывался на полную катушку, и остальные тоже. Все вымотаны до предела, и я не знаю, как ты собираешься одолеть команчей с такими бойцами, как мы.
Возможно, Хэп действительно перегнул палку, но он дал слово умирающей матери этой Гретхен Хальзер, что привезет назад или ее дочь, или, в худшем случае, то, что от нее осталось. И каждый раз, когда он был вынужден останавливаться, шансов сдержать слово у него становилось все меньше. Но, взглянув на черную кобылу Риоса, он увидел, что она действительно на пределе.
– Ладно, – решил он, – сделаем здесь остановку и перекусим, а заодно узнаем, можно ли купить свежих лошадей.
По мере приближения к дому становилось все заметнее, что там что-то не ладно, – раньше ничего не давала разглядеть плотная завеса дождя. Когда они оказались возле превратившегося в сплошное месиво поля, у Хэпа судорожно сжались кулаки. Возле плуга лежала впряженная в него большая рабочая лошадь, вся в торчащих из нее стрелах. Посмотрев в направлении дома, Хэп увидел на тяжело провисшей веревке намокшее белье.
Все хранили молчание, первым заговорил Джексон:
– Похоже, они побывали здесь.
– Да-а, черт побери, еще как похоже.
Сам дом, казалось, был не тронут, и в корзине по-прежнему лежало постиранное белье; от этого вся сцена приобретала жуткий оттенок нереальности. Хэп снова посмотрел на поле. Примерно в тридцати метрах от плуга его взгляд наткнулся на тело мужчины. Тяжело спрыгнув с лошади, Хэп медленно прошел по грязной жиже к мертвому, опустился на колени и, перевернув его, увидел лежащий под ним револьвер. Он был полностью заряжен – бедняга не успел даже выстрелить.
– Проклятье! – чертыхнулся за его спиной подошедший к нему Риос. – Да-а-а… Но отсюда они отправились зачем-то к дому. – Хэп встал на ноги и, вытерев грязные руки о свои штаны из оленьей кожи, добавил: – Думаю, пора и нам взглянуть на дом.
Когда они проходили мимо бельевой веревки и корзины с насквозь мокрым бельем, Хэп заметил лежащее рядом маленькое одеяльце, а с мокрой травы на него взирала кукла с фарфоровым лицом и желтыми волосами. Он нагнулся и поднял игрушку. С голубого клетчатого платьица стекала грязная вода. Некоторое время Хэп стоял и молча смотрел на куклу, поправляя своей большой рукой грязные волосы, упавшие на ее нарумяненное лицо. Если бы у него не был пуст желудок, его бы стошнило. Овладев собой, он взглянул на Риоса и сказал:
– Похоже, они и ребенка захватили.
Тот поддел носком ботинка нечто похожее на носовой платок с завязанным на нем узелком и спросил:
– Твоя мать давала тебе когда-нибудь такую штуку?
– Не знаю – а что это такое?
– В твоем народе это называют «сахарной титькой», – хмуро ответил Ромеро. – Стало быть, тут еще и младенец был.
– Бог ты мой! – Проведя рукой по мокрому лицу, Хэп оглянулся кругом и устало произнес: – Никаких признаков детей – и матери тоже. Проклятье!
– Разве что они в доме…
Остальные четверо стояли на крыльце, и, когда Хэп с Риосом подошли ближе, они сообщили:
– Внутри никого, капитан.
– Ясно.
– В загоне мы не видели ни одной лошади – там только дойная корова да несколько цыплят, – сказал Бекер. – Странно – по логике, они должны были ее зарезать. Корову, я имею в виду.
– Слишком торопились.
– Нам не догнать их, капитан, – уверенно заявил Джексон. – Достаточно взглянуть на небо. Даже если б мы достали лошадей, мы и тогда бы не смогли.
Дождь лил как из ведра, и они поспешили укрыться в доме. На полу, возле самой двери, валялось несколько гильз от патронов. Было очевидно, что кто-то сражался здесь до конца. Хэп оглядел полутемную комнату, замечая все те мелочи, которые превращают жилище в уютный дом. Его взгляд остановился на пианино. Инструмент был просто великолепный и выглядел явно не на месте в этой маленькой комнате.
С фотографии в овальной рамке, стоящей на крышке пианино, смотрела молодая пара. В мужчине он узнал того парня на поле, но его внимание привлекло главным образом лицо женщины. Несмотря на некоторую искусственность позы, она выглядела совсем не так, как большинство людей, когда их снимают. Она стояла, положив руку на плечо мужа, и удивительно естественно улыбалась. В ее глазах была настоящая живость, не ускользнувшая даже от бесстрастного объектива. Хэп взял снимок в руку и перевернул обратной стороной. Там аккуратным почерком была написана дата.
– Я нашел их Библию, – сообщил Риос и, открыв ее, прочитал: – «Сочетались в браке – 27 августа 1865 г., в Остине, Энн Элизабет Аллисон и Итан Уэйн Брайс».
1
Мешочники – презрительное прозвище, которое давали мятежники-южане приезжим северянам, представителям федеральных властей, во время Гражданской войны, а также после ее окончания.