– Но ведь у вас должны быть мечты, капитан. Если человек не мечтает, он не живет.
– Не знаю даже, что вам сказать. Иногда мне кажется, что мечты – это попросту несбыточные надежды, – задумчиво произнес он, – то есть человек мечтает только о том, чего никогда произойти не может.
– Зачем же так: пока человек жив, у него все может сбыться, – рассудительно возразила она. – И он всегда должен в это верить. Я, например, верю, что снова увижу Сюзанну – более того, я в этом убеждена, капитан.
У него было столь же твердое убеждение, что она ее никогда не увидит, но он больше не решался говорить ей об этом. Ведь надежда найти свою дочь – это все, что оставалось у нее в жизни. Со временем она будет вынуждена смириться с реальностью и найдет, ради чего стоит дальше жить… В этот момент он вдруг поймал себя на мысли, что сам-то он никак не может смириться с переменами в своей жизни.
– А я всегда был уверен, что к этому возрасту у меня будет жена, пара детишек, дом, наполненный всякими пустяками, с помощью которых женщины умеют создать в нем уют, – нарядными стегаными одеялами, вышитыми салфетками, цветами и тому подобным. Ну а теперь я твердо уверен, что этому никогда не бывать.
– Но почему?
– Если бы мне суждено было стать чьим-то мужем, я бы давно встретил эту женщину.
– А вы ее хоть искали? – Она тут же осеклась, понимая, что проявляет излишнее любопытство: – Извините, ради бога. Меня это не должно касаться.
– В общем-то я время от времени посматривал вокруг себя, но почему-то мой взгляд всегда останавливался на женщинах, которые не замечали меня. – Он подумал об Аманде, и, как всегда в этих случаях, у него сжалось сердце. – Может, я слишком высоко метил? Меня всегда привлекали красивые женщины, зато их мало привлекал такой бродяга, как я.
Ловя себя на мысли, что слишком разоткровенничался, он, стараясь скрыть свое смущение, наклонился вперед и тряхнул поводьями, а затем сказал, снова переводя разговор на Энни:
– Но вы, пусть и ненадолго, все-таки сумели найти того самого человека.
– Да, но совсем ненадолго. Мы были вместе всего лишь пять лет, капитан, пять коротких лет!
– Пять лет могут значить многое в жизни человека.
– Так у нас и было. Мне доставляла счастье каждая прожитая минута. У меня были Итан, дети, дом, ферма. Я могла испытывать радость просто оттого, что шла по борозде и видела первые побеги кукурузы. И в эти моменты я думала: именно для такой жизни и предназначил господь человека, для этого он и дал ему землю.
Хэп некоторое время молча смотрел на высящиеся на западе горы, а затем продолжил:
– Рейнджеры – особая порода людей. У большинства из тех, кого я знаю, есть эта постоянная потребность ходить над пропастью и, глядя вниз, пытаться определить, насколько близко им удастся подойти к самому краю, не свалившись вниз.
– Короче говоря, для них вся прелесть – в опасности, – прозаически подытожила она.
– Совершенно верно.
– Что ж, если вы без этого не можете, то вам, наверно, стоит дождаться, когда окончательно заживет нога, и снова податься в рейнджеры.
– Не получится. Я, можно сказать, сжег за собой мосты, когда уходил оттуда.
Хэп не стал вдаваться в дальнейшие подробности. Чтобы сменить тему разговора, он повернулся к ней и сказал:
– Мы доберемся до вашей фермы к середине декабря, не позднее двадцатого числа. Я помогу вам устроиться, нарублю дров, возможно, отвезу в город за продуктами. Словом, прослежу за тем, чтобы у вас было все, что нужно на зиму, ну а потом поеду дальше. Надеюсь, вы сыграете мне на пианино парочку рождественских песенок на прощание?
Энни думала о Рождестве без особого энтузиазма. Ей придется провести его в пустом доме среди вещей, которые будут напоминать ей об Итане и детях. Взять то же пианино, которое он купил ей в Остине. И, несмотря на все свое стремление оказаться дома, ей стало не по себе от такой перспективы.
– Что ж, попытаюсь сыграть, – пообещала она. – Хотя музыкант из меня никудышный, да и пианино, наверно, расстроено – ведь прошло столько лет.
– Все равно мне медведь на ухо наступил, – признался он. – Просто хотелось услышать эти слова вместе с музыкой.
– У вас будет так мало времени, чтобы добраться до Ибарры. Думаете, успеете до праздников?
– Нет, конечно. Но это не так уж и важно – мне не раз приходилось оказываться в это время в пути. В общем-то я, пожалуй, чаще проводил Рождество в седле, чем за обеденным столом. У большинства ребят были семьи, вот я и отдувался за них. – Он пожал плечами. – Для меня эти вещи не так уж много значат – по крайней мере, с тех пор, как умерла мама.
– Но разве вам не хотелось бы оказаться в этот день в Ибарре? – поинтересовалась она. – Все-таки там будет Клей Макалестер.
В его воображении снова возникло лицо Аманды, и его пронзило чувство острого сожаления. До того, как она вышла замуж за Клея, он лелеял на ее счет кое-какие надежды и вел себя как последний идиот. Да, конечно, он их обоих любит, но особым желанием увидеть их вместе на Рождество не пылает.
– Для меня такие вещи не имеют большого значения, – упрямо повторил он.
– Неужели у вас нет никого из семьи?
– Нет. Один только Клей. Но теперь у него есть жена, и она ждет ребенка. Они были бы мне рады, в этом нет никакого сомнения, однако я чувствую себя там как-то неловко. Поймите меня правильно, она чудесная женщина, и ему можно только позавидовать, но теперь у них большой дом, полный всяких шикарных вещей, словом, все изменилось.
Внезапно одно из передних колес на что-то наткнулось, повозка резко накренилась, и Энни швырнуло на Хэпа. Он подхватил ее и, напрягаясь всем своим телом, поддерживал, не давая упасть. Повозку так сильно бросило в сторону, что она провалилась в глубокую рытвину, с оглушительным треском и скрежетом грохнувшись на оси колес. В первую секунду Энни подумала, что фургон развалился на части, но колеса выкатились из рытвины, и волы как ни в чем не бывало потащились дальше.
– С вами все в порядке?
– Что это было? – дрожащим голосом спросила она, стараясь высвободиться из кольца его рук.
– Не знаю – должно быть, камень или пенек. – Сняв с ее плеч руку, он снова взялся за поводья. – Мне не мешало бы лучше смотреть, куда я еду.
– Но я тоже ничего не заметила.
Теперь, когда все его внимание сосредоточилось на дороге, между ними воцарилось молчание, и Энни была предоставлена своим мыслям. Сила, чувствовавшаяся в державших ее руках, и упругая мускулистость его поджарого тела поразили ее. Видя, каких мучений стоит ему каждый шаг, и зная, насколько серьезно он был совсем недавно болен, она и подозревать не могла, что он может оказаться настолько физически сильным. Но это действительно было так, и если бы он не поймал и не удержал ее, она бы очутилась на земле. Поудобнее усевшись, она потерла руку в том месте, в которое только что впились его пальцы. Теперь ей обеспечен синяк. Энни хорошо это знала, потому что Ветвистый Дуб много их оставил на ее теле.
Она попыталась отогнать от себя эти мрачные мысли, стараясь думать о чем-нибудь другом, например, о горах, на которые в этот момент был устремлен ее взгляд; она говорила себе: до чего же они красивы, и спрашивала себя – а как, интересно, они называются? И как раз в тот момент, когда она собралась задать этот вопрос вслух, внезапно заговорил он:
– Знаете, было бы гораздо проще, если б вы называли меня просто Хэпом. Меня все так называют, а ведь нам с вами предстоит провести в этой повозке еще столько времени. Какой же смысл произносить столько лишних слов?
– Но это звучит слишком фамильярно, я бы даже сказала развязно в устах едва с вами знакомой женщины.
– Неужели более фамильярно и развязно, чем если б я стал называть вас Энни?