Владимир ЦМЫГ
ДИКАЯ СТАЯ
Остросюжетная повесть
ГЛАВА 1
Долина, зажатая каменными откосами сопок и морем, залитая лавой кедрового стланика, надвое рассечена узкой речкой. На южном конце гигантской дуги недавно упавшая скала перекрыла единственную тропу в долину.
А тогда, тридцать лет назад, воя от страха и холода, Степан убегал от смерти, когда прилив прижал его к «прижиму»… По–собачьи вплавь он успел обогнуть мыс. Многое он забыл в своей бродяжьей жизни, но ту ночевку возле сгоревшего барака, где сновали большие крысы, помнил всегда…
А все желтая змейка в белом камне!..
Утром, набивая рот крупной ягодой, на откосе сопки он откинул смородиновую плеть… и полыхнул тот искристый камень в желтой плите песчаника!
Та желтая змейка потом извивалась на тротуарах ночных городов, в лужах дождевой воды, в глазах женщин, разгоравшихся от страсти, на серой известке общаг, на влажных потолках палаток, в окнах вагончиков, заляпанных грязью, в спиралях электроламп…
Смирив быструю речку, шипели маленькие волны прилива, в костре трещали смолистые коренья, стреляя золотыми искрами. Вдруг в багровый круг света выкатился визжащий клубок, который тут же раздвоился: вверх взметнулась рыже–белая молния, и снова упала на пузатую крысу. Визжа от ужаса и злобы, крыса перевернулась на спину, стальными зубами пытаясь вцепиться в гибкого, стремительного охотника. Обманный прыжок в сторону горностая, и вот уже его зубы сомкнулись на шее противника, хрустнули позвонки. С глазами, как угли в костре, выгибая спинку, маленький хищник поволок добычу в кусты.
Как и тридцать лет назад, над сопкой горела яркая звезда. Там — родной поселок Степана, там могилы отца и матери. Плот налетел на громадный валун, скрытый водой, отца веслом в висок, плот вдребезги. Мать, тихая, немногословная белоруска, без своего Ивана, коренного сибиряка, постепенно иссохла от тоски. Теперь вместе лежат под одной оградой. При больших деньгах Степан порывался съездить на родину, но деньги как–то быстро кончались, и задуманное приходилось откладывать.
Инстинктивно он боялся власти вещей, веря, что и они имеют душу, постепенно поглощая человека… Богом подаренную жизнь Степан не хотел тратить на мелочи. Но за свободу надо платить: он знал, случись что–либо с ним, никто о нем не позаботится, как и он ни о ком не заботился. Бродяжья жизнь, не дав семьи, научила многому: резко оторванный от городской цивилизации, Степан не чувствовал себя рыбой выброшенной на берег. Знакомый мир, как будто он из него никогда не выпадал, обступил со всех сторон.
Как всегда неожиданно, судорожно–дико заорал куропач, с другого берега, где разрушенные жиротопки, ему отозвались сразу несколько. От злорадного хохота птиц долина вмиг стала еще угрюмей… Еще больше отвечая этому впечатлению, из распадка, откуда вытекала речка, донесся заунывный волчий вой. В прерывистый, одинокий вой вожака влилось несколько голосов, но в них не было той пронзительной печали и тоски, почти отвечающих человеческим переживаниям. Молодые волки мало еще прожили, на их шкурах пока немного боевых шрамов…
Глотки чая перемежая затяжками сигареты, Степан думал о своем последнем видении желтой змейки, которое и подтолкнуло к этому неожиданному броску через всю огромную страну…
…Совсем недавно однажды он проснулся на другом конце страны в чужой, богато обставленной квартире. С отвращением ко всему миру, принялся вспоминать вчерашний вечер… Но всплывал лишь тот момент, когда во дворе своего дома он встретил давнего товарища, с коим и отправился в кабак вспрыснуть встречу.
На кресле, обитом голубой материей с мелкими золотисто–фиолетовыми цветочками, Степан увидел белоснежные батистовые трусики, по которым ползла, извиваясь, все та же желтая змейка, только вместо головки — крестик…
Вдруг полоснула, пробившись сквозь тяжкое похмелье, мысль, осветившая сразу все!..
Рядом с ним (подушку завалили густые медные лохмы) девушка. Он видел половину белого, гладкого лица, край спекшихся, пухлых губ. Не в силах понять, каким образом он очутился в постели с такой роскошной девкой, Степан уставился на антикварный с инкрустациями столик. Коричневые гнутые ножки утонули в шкуре белого медведя. Фужер коньяка окончательно прояснил голову.
Посасывая ломтик лимона в сахарной пудре, он косился на спящую. Струящаяся, черная атласная простыня резко подчеркивала белизну ее круглого плеча. Эта красотка Степана сейчас нисколько не интересовала: многолетнее наваждение, желтая змейка в центре белого камня, наконец, обрело четкие, зримые черты. И он рванулся к неожиданно появившейся цели… Когда за собой закрывал дверь, рыжеволосая хозяйка даже не шевельнулась в постели.