- Повелитель желает вернуться в шатер, - уловив перемену в самочувствии хозяина, вкрадчиво произнес баурши. - Повелитель устал...
- Не желает твой Повелитель ничего, - процедил хан, злобно прищурившись на видимые через входной проем высокие шапки, маячившие за цепью охраны.
Повелитель желает! Родичи наверняка обещали баурши златые горы, буде вдруг ему удастся склонить хана вернуться. Ждут, волки алчные, ждут не дождутся последних распоряжений. Не воли его по передаче престолонаследия вовсе нет. Плевать им на его волю. В Степи давно уже повелось: кого захотят русские цари, тот и будет править...
Родичи ждут, когда хан придет в себя и примется за дележ своих сокровищ, добытых в военных походах. Как водится, каждый харачу доподлинно знает, что приволок Повелитель из тех походов сказочные богатства, на которые купить можно весь Нижний Мир. Как водится, никто не может даже с приблизительной точностью сказать, от кого он об этих сокровищах услышал. Ну и, разумеется, самих богатств никто в глаза не видел...
Ждут родичи. Трясутся в неведении: как поступит хан? Поделит на всех, как принято по калмыцким обычаям, или же оставит все одному, в соответствии с русским порядком? Коли на всех - понятно, никому не обидно. А ежели одному - то кому? А то вообще может поделиться с русскими царями, во искупление своего перемета19, что случился перед турецким походом... Вот ведь морока-то!
- Цх-ххх! - глядя в проем, криво ухмыльнулся хан. Не будет никакого дележа, равно как и сказочного подарка кому-то одному. И в императорском дворе сейчас делиться не с кем. Нет царя. И будет ли - непонятно... Так что алчных родичей ожидает большущий сюрприз...
Вспомнив про сюрприз, Повелитель Степи нахмурился и сник. Да, сюрприз - последнее дело в этой жизни. Единственное, что его удерживает в Нижнем Мире. Если бы не это, давно бы уже отправился Наверх, чтобы не терпеть это ужасное состояние, выматывающее душу и иссушающее тело. Машинально погладил висящий на груди медальон европейской работы: искусно выделанный золотой кречет, державший в когтях ворона, внутри был полым и вмещал огромную дозу не ведомого никому в Степи яда. Достаточно нажать пальцами с обеих сторон птице на глаза, чтобы из клюва выкатилась прозрачная горошинка без вкуса и запаха.
Содержимого кречета хватило бы, чтобы убить целый табун лошадей. В свое время Повелитель Степи опробовал европейскую диковинку и был чрезвычайно доволен ее действием: раб, выпивший чашу, в которую хан вытряхнул одну горошинку, умер быстро и безболезненно. Выражение его лица при этом было таким, словно человек только что скушал баранью ляжку и прилег отдохнуть: ни капли тревоги и боли, а лишь полная безмятежность и довольствие. Хороший яд, молодцы европейские лекари...
- Что там? - негромко поинтересовался хан, вяло ткнув перстом в сторону входного проема.
- С утра был свет20 от Кетченер, - доложил баурши. -Назар едет. Везет.
- Плохо. - Лицо хана посетило слабое подобие досадливой гримасы. Назар на подъезде, а Мамута нет. Опаздывает дарга21.
- Здесь дарга. - Баурши торопливо коснулся лбом края драной шкуры. Джура трижды повернул хитрую бутылку с тех пор, как он приехал.
- Желтоухие собаки! Почему такой человек... - Хан гневно нахмурил брови и, забывшись, вволю глотнул воздуха, дабы сурово выговорить своему рабу за опоздание новостей на целых три часа... Грудь мгновенно ответила резким болезненным толчком изнутри, что-то там встрепенулось, заворочалось и мягкими щупальцами сдавило сердце. - Ох-х-хх... Почему... так долго...
- Повелитель был занят важными государственными делами, - не поднимая лба от шкуры, вкрадчиво напомнил баурши. - Дарга смиренно ждал, когда Повелитель пожелает обратить к нему свой милостивый взор,
- Занят... - осторожно прошептал хан, дождавшись, когда щупальца в груди слегка ослабят свою хватку. - Да, был занят... Пьянствовал и дрых... Давай.
Баурши резво отполз на коленях к выходу, разогнулся и, высунувшись наружу, выдул мелодичную трель свистком, болтавшимся у него на шее на золотой цепочке. Спустя несколько мгновений явился дарга Мамут: насквозь пропыленный, серый от усталости, с запекшимся песком на губах. Видимо, все это время торчал где-то рядом, ожидая волеизъявления хана, не посмел отлучиться даже на несколько минут, чтобы привести себя в порядок с дороги.
- Садись, говори. - Опустив обычное приветствие путнику, хан кивнул на шкуру перед собой. - Как там?
- Все исполнено, как приказал Повелитель, - коснувшись лбом края шкуры, доложил дарга.
- Хорошо. - Хан перевел взгляд с затылка Мамута на его широкие плечи и сурово нахмурился. Дарга уезжал со собым поручением, имея под началом десяток надежных нукеров и малый караван. А вернулся один: как и было приказано... - Что случилось с твоими людьми?
Мамут поднял голову, с недоумением уставившись на хозяина. Хан едва заметно повел глазами: дарга покосился на смиренно потупившегося у входа баурши, кивнул - понял.
- Проклятые ногайские шакалы напали на нас, Повелитель. - Мамут опять ткнулся лбом в шкуру. - Их было около сотни, и не многие из них вернулись к своим женщинам. Мои воины дрались как львы, они сражались до тех пор, пока ногаи не показали спины. Но... мои воины теперь все в Верхнем Мире, Повелитель.
- Жаль, - смежив веки, произнес хан, наливая в свою чашу арзы и незаметно пуская в мутно-белую кипень горошинку из клюва золотого кречета. - Освежись с дороги, утоли горечь утраты.
- Они были настоящими багатурами. - Голос Мамута дрогнул: приняв обкусанную по краям чашу, он несколько мгновений благоговейно подержал ее перед собой и, осушив в один прием, как бы пожаловался хану: - Жены их будут безутешны.
- Хоп, - равнодушно кивнул хан.
В отличие от дарги его совершенно не волновала судьба какого-то десятка нукеров - пусть это были даже самые верные и преданные ему люди. И не близость Вечности была тому причиной. Просто Повелитель Степи привык одним мановением перста посылать на смерть сотни и тысячи воинов, не задумываясь об их судьбах. Что воины? Расходный материал в деле великих завоеваний и Большой Политики, средство достижения цели. Степные женщины любвеобильны и плодовиты, нарожают новых багатуров... А сейчас хана занимал сам дарга: мутный взор степного владыки не отпускал большие, сильные руки Мамута, бережно державшие чашу.